Майдан как форма плебейской открытости и первый шаг к демократии

Понятие «плебейской открытости» появилось в немецкой философии в 60-е годы XX века. В нем действующим лицом представлялся народ. Этакий образ богатыря на плакате – единое народное тело, воодушевленное борьбой и жаждой справедливости. Народ как единое тело обороняется и наступает, скорбит и радуется – мы это видели на Майдане. Но не ведет переговоров и не проводит реформ: все это от его имени делают «лидеры оппозиции», которые со временем превращаются в «новое правительство».

Такая неполноценность «народного тела» автоматически создает проблему превращения надежд рядовых участников революции в политические решения. Пока стоял Майдан, народ мог освистывать объявленные решения, выражать недовольство, действовать вопреки увещеваниям «лидеров». Стоит хотя бы вспомнить реакцию активистов на появление на улице Грушевского Арсения Яценюка или Виталия Кличко.

Теперь подобная «обратная связь» оказалась отложенной до выборов. В первую очередь это связано с тем, что плебейская открытость лежит по ту сторону повседневности. Во время революции общение между людьми организовывалось в принципиально иных условиях места и времени. Оно было локализовано на площади, наполнено сверхнапряжением, что просто невозможно закрепить в виде постоянно действующего института. Майдан, несмотря на популистские заявления во время и сразу после него, не превратился в такой институт, поскольку его победа сняла не только напряжение момента борьбы, но и подорвала мощь «народного веча».

Плебейская открытость определяет начало движения в сторону демократии: этими первыми шагами были и взятие Бастилии, и оборона Белого дома, и Майдан. Но это еще не сама демократия. Такая открытость – как показывает история – балансирует на грани между демократией и диктатурой, народом и лидером. И поскольку лидер должен озвучивать надежды народа, то возникает опасность их искажения или даже имитации. Примером такой псевдоплебейской открытости можно считать российский Антимайдан. Из этого – как ни странно – следует, что недоверие к власти после революции может иметь конструктивное значение. И акции протеста в Украине после Майдана напоминают об обратной связи, о необходимости создания новых институтов общения власти и народа. К слову, многие активисты и сегодня жалуются на неспособность правительства и президента коммуницировать, объяснять и доносить свою позицию. И эта неспособность делает необходимым для появляющегося гражданского общества снова и снова заявлять о себе.

Между властью и народом

Украина, несмотря на ее уникальность, которую популисты любят преувеличивать, подчиняется тем же историческим закономерностям, что и другие страны. Именно поэтому эксперты-конституционалисты не устают повторять, что без появления собственника, способного защитить свое имущество, демократия в Украине не появится.

Не зря гражданское общество в Западной Европе появилось именно как форма общения собственников в конце XVII века. Как раз во время зарождения и распространения предпринимательства, не обремененного сословными или «цеховыми» ограничениями. Невидимая рука рынка, повышая эффективность экономики, создавала основу для современной либеральной демократии.

Буржуа приходилось регулярно встречаться и общаться для защиты своих интересов и – как это часто бывало – для координации политической борьбы. Повседневность общения способствовала его институализации: так застольные товарищества и клубы постепенно превращались в политические партии.

Гражданская открытость стала шагом вперед по сравнению с плебейской открытостью, поскольку включала институализацию, а, значит, создавала постоянное давление на власть, заставляла ее отчитываться: собственник и налогоплательщик хотел знать, куда идут его деньги. В то же время гражданская открытость не была доступна всем, что на практике реализовывалось с помощью имущественного ценза.

Имущественное ограничение права голоса соответствовало «сущности» гражданской открытости как формы общения собственников, но противоречило процессам гуманизации. Как мы знаем, в Европе и Северной Америке этот вопрос был решен в пользу гуманизации, в результате чего гражданская открытость приобрела неклассические черты, свойственные сегодняшнему пониманию гражданского общества. Здесь понятие «имущества» становится более размытым, а гражданская открытость превращается в форму общения творческих людей: интеллектуалов, активистов и лидеров мнений. С этой точки зрения, наука, техника, искусство Западной Европы – такое же проявление неклассического гражданского общества, как и ее политическая жизнь.

От плебея к гражданину

Украина живет между «открытостями»: Майдан как народное вече выражает плебейскую открытость, отсылает к казацкой вольнице, а вот волонтерское движение, рожденное на площади, обнаруживает элементы неклассической гражданской открытости – объединения активных и неравнодушных граждан вне партии и государства.

Но этого мало. Ведь выпадает важнейшее «звено» классической гражданской открытости, которая – как мы помним – институализируется в партиях. Такие партии как «ядра многоголосо дискутирующей публики» не могут строиться на имени вождя, нарочито вынесенного в название политического движения. Такая практика вызывает весьма навязчивые ассоциации с советским «партия и Ленин – близнецы-братья», что в свете законов о декоммунизации смотрится не очень хорошо.

Более того, «вождизм» несет угрозу в виде псевдоплебейской открытости, когда лидер говорит от имени безмолвного народа, ликующего или гневающегося «по разнорядке». Такая «открытость» установилась в современной России. И риторика новой украинской власти, которая все чаще просит «не раскачивать лодку», звучит как предупреждение для зарождающегося гражданского общества, которое просто не имеет права сбавлять обороты.

Выводы

В Украине пока существует неустойчивое, но балансирующее равновесие между центрами сил. К сожалению, такого равновесия недостаточно для быстрого экономического развития и проведения реформ. Также сохраняется и опасность перехода от плебейской открытости к псевдоплебейской, чему способствует усталость от войны и сохраняющаяся внешняя угроза. Момент истины пока не настал, однако стабильность уже рушится. Выплеснувшийся в медиа-пространство конфликт во власти – тому доказательство. Несмотря на некоторые риски, волноваться не стоит: стране нужны радикальные перемены, а, значит, хрупкого равновесия больше не будет.