Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы

Лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц как биолог изучал поведение животных, как философ – человека. Его выводы одинаково трудно принять и опровергнуть. Человек слишком животное. В нем есть нечто от крыс, с их полной утратой единичности внутри стаи (а-ля партия, нация, держава) и безумной агрессией к чужаку, члену другой стаи. И человек слишком человеческое: существо почти без врожденного торможения агрессии, как у волка или ворона. Как говорится, ворон ворону глаз не выклюет, а человек человеку – всегда пожалуйста.

Этот парадокс разрешить просто: человеку без оружия трудно убить другого, поэтому эволюция не выработала сильного природного тормоза агрессии. Главный механизм компенсации агрессии у человека – культурного происхождения.

Агрессия животного и человека имеет много общего: борьбу ведут со «своим» (близким, соседом), агрессия неустранима – прорывается спонтанно и тем сильнее, чем дольше ее подавляли. Различие определено основным механизмом регулирования – природный тормоз животного и общественная мораль человека.

Но культура «вообще» не гарантирует тормоза. Четыре тысячелетия назад в Месопотамии возникла Ассирия. Это была империя, достаточно культурная для библиотек и каменных барельефов, но без тормозов. Ее барельефы изображают убийство пленных: несчастным отсекают кисти рук, ступни ног и оставляют их истекать кровью. Ассирия внушала ужас соседям, но не себе самой. Царю Ашшурбанипалу аппетит равно поднимала и хорошая книга, и изобретательные пытки.

В Ассирии, как у крыс, не было личности, но была тяга к бесконечному расширению, гигантомании: ассирийцы захватывали больше, чем могли «переварить», пленных не считали.

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса

Пленных начинают считать ахейцы из «Илиады» Гомера. Вместе с этим они начинают считать свой вклад в общее дело – как иначе разделить рабов по справедливости?

Личный вклад обособляет одного от другого, создает личную славу. Место бессмертной бесконечной державы занимает смертный, конечный человек.

Ахиллес изобретает культурный тормоз агрессии как знание о конечности жизни и заботу о посмертной славе. Этот тормоз делает его гнев управляемым: старый обычай еще соблазняет отдать тело Гектора собакам, но разум и даже сердце уже уступают горю Приама. «Гнев Ахиллеса» впервые становится человеческим, благодаря чему рождается личность и новая структура социума как трехчленное деление «герой – царь — народ». До Ахиллеса были ахейцы «вообще» и «пастырь народов» Агамемнон.

Создал памятник я, бронзы литой прочней

Культурный тормоз лучше назвать инструментом управления агрессией. Герой выбирает: как, против кого, в какой мере использовать агрессию. Из выбора рождается ответственность героя.

В агрессии выражено недовольство миром, герой преодолевает сопротивление мира, переделывает мир по своей мерке. Тут он сталкивается с толпой. При этом ему недостаточно отогнать толпу со своей территории, как какому-то гусаку, ему нужно заставить толпу подчиняться. В этой борьбе с толпой формируется или разрушается личность героя.

Проблема в разнице тормозов агрессии у героя и толпы. В XIX веке романтик Фридрих Гельдерлин показывает этот трагический разрыв в образе Гипериона – греческого юноши, мечтающего освободить родину из-под власти турок. Герой возглавляет повстанцев. Но партизаны грабят, насилуют, убивают, как турки – даже хуже. Гнев Гипериона направлен к высшей цели, но идти к цели нужно через регрессию к уровню партизан. Иначе говоря, чтобы вести толпу, нужно отказаться от выработанного в культуре тормоза агрессии.

Но отказ от тормоза разрушает личность. Для героя этот отказ – жест отчаяния, даже при видимости триумфа. Юный император римлян Гелиогабал – им в XX веке бредили сюрреалисты – вливается в поток агрессии толпы в безумном экстазе. Тем самым он лишает свою агрессию свойств «гнева Ахиллеса», плывет по течению в Ассирию, к крысам.

А улица присела и заорала: «Идемте жрать!»

Улица долго «корчилась безъязыкая». Наконец получила слово. Герой уступил массе.

Элиас Канетти, писатель, еще один лауреат Нобелевской премии, создает образ интеллектуала XX века. Его Профессор не добр и не зол, живет в библиотеке (такой же огромной, как у Ашшурбанипала) и безразличен к миру. Мир врывается к нему силой: в романе – как напористая экономка Тереза, женившая Профессора на себе и забравшая у него все, в жизни – как фюрер, сделавший то же самое, но с нацией. (Роман Элиаса Канетти написан в 1930-е в Австрии.)

Безразличие интеллектуала к миру влечет его уязвимость и неожиданно открывает отсутствие в нем личностного начала. При беде интеллектуал не сопротивляется, деградирует и подстраивается – именно это делает Профессор Элиаса Канетти. Это безразличие делает замену субъекта в истории закономерной: интеллектуал вытеснен толпой, потому что толпа единственная еще чего-то желает.

Выводы

Агрессия бывает разная: и как полноводный поток ассирийских воинов, и как целенаправленное действие единичного человека, меняющего мир. В последнем случае агрессия стимулирует труд и познание, человек борется с миром и побеждает его, приспосабливает к своим целям.

Конструктивное значение агрессии лежит между двух крайностей: когда не хотят переделывать мир, потому что лучше его уничтожить, и когда не хотят переделывать мир, потому что нет интереса. В этих крайностях – злости тоталитаризма и безразличия сытых господ – запутался наш век. Выход – в интересе к миру, в гневе ради перемен.