Я не любитель «еслибылогии», но, думаю, всем нам понятно, что отторжение Крыма и части Донбасса – меньшее зло, которое могло с Украиной произойти. В то же время война заставила более миллиона людей (а если точнее, 1,5 млн по состоянию на сентябрь 2015 г.) сняться с места и искать убежища в глубинной части Украины. Те, кто уехал в Россию, скорее всего, как украинские граждане будут потеряны, зато те, кто проживает в Украине, хотя и не всегда разделяют ура-патриотические взгляды, пытаются адаптироваться к новому месту жительства и влиться в существующие общины.

На встречу, посвященную историческим аспектам переселенческо-беженского процесса, организованную в конце сентября Подольским агентством регионального развития в Виннице, пришли также представители переселенцев (именно в этот город переехал Донецкий национальный университет, поэтому дончан различной возрастной категории здесь достаточно). Один пожилой господин по-русски горячо убеждал, что таким, как он, возвращаться некуда – даже если бы Донецк освободила Украинская армия: «Нет моральных сил находиться среди тех людей». Подобным образом высказалась «новая винничанка» Алла Бережная с Луганщины в интервью для журнала «Країна»: «Не хочу возвращаться на Донбас. Устала жить на мусорнике жизни».

Однако одного желания влиться в новую общину недостаточно. По последним опросам Института демографии и социальных исследований НАН Украины, 52% внутренне перемещенных лиц не смогли адаптироваться на новом месте, трети из них не хватает полезной информации, а 15% скрывают свой статус от окружающих.

В Киеве только 1,8% готовы сдать квартиру выходцам из Донбасса. Например, Facebook-пользователь Елена Луганская, которая выехала сначала в Херсон, а затем во Львов, придерживается проукраинских взглядов, однако в своих сообщениях в соцсети отмечает отчужденность, с которой относятся львовяне к прибывшим с Востока:

  • Ура и е-ху! Нам снова отказали в квартире «по луганскому» признаку.
  • Лен, ну понимаешь, хозяева не хотят…
  • ???
  • Мы же видим, что вы НОРМАЛЬНЫЕ люди, все видим… но они не хотят…

— Знаете, мне не хочется делать на себе пометки в виде ленточек и разных сувениров, чтобы показать окружающим, что я за Украину, а не сепаратист. Я не хочу доказывать вышиватным шовинистам, что мы такие же, как они. А хочется, чтобы было как раньше, когда людей делили на хороших и плохих, а не на «из Луганска и из Львова».

— Снова нужна квартира в аренду. Меняю однушку на двушку. Есть в наличии ребенок, появились дополнительные необходимые вещи, стало жутко тесно и некомфортно. Ищу квартиру за те же гривны, что и другие. Никаких скидок и программ лояльности. Но! Мы! Же! С! Востока! Як и как? Мы же другие?

Елена принадлежит к тем людям, которые, по мнению психолога Алины Котенко (также переселенки, из Алчевска), считают себя в определенной степени виновными в произошедшем. Однако ей по крайней мере понятно, что это не должно быть оправданием неблагосклонного отношения к переселенцам. Особенно тогда, когда в этой группе граждан кто-то начинает видеть только плохое.

А такое мнение, к сожалению, встречается нередко, в том числе в отдельных СМИ, расписывающих коварство переселенцев, у которых семья в «ополчении», или сами они неблагодарные наглецы и так далее.

Если люди уже приехали, считая себя частью украинского общества, то они им и являются, как и до войны, до появления искусственных границ. Не только жители востока и Крыма, мы также велись на провокации власть имущих. Глава Подольского агентства регионального развития Олег Левченко на винницкой встрече говорил: «Искусственное разделение украинцев на «лучших» и «худших», на восток и запад было политическим трюком, когда распространялись искусственные мифы о бандеровцах, хунте, внедрялись и насаждались стереотипы, когда одна из партий видела, что выборы не выиграет, поэтому легче было разделить людей и выиграть на одной части, чтобы затем под власть попала вся остальная территория — так начался раскол. Мы допустили это, мы не противостояли и заглотили наживку».

Понятие «переселенец» для Украины не новое. Это клеймо имели депортированные в 1944-1946 годах из Польши этнические украинцы — с Подляшья, Холмщины, Лемковщины, потому что в Кремле решили, что со своим народом им будет лучше. Возможно, некоторым и было лучше, чем под поляками. Но десятилетиями эти люди себя чувствовали чужими «на нашій не своїй землі», заключали браки между своими и были предметом насмешек со стороны окружающих. Чтобы вы понимали, о чем идет речь, приведу пример песенки, которую пели про лемков на Тернопольщине:

Ой ти лемку, скурвий сину,

Чо-с приїхав на Україну?

Нічого не маєш, підперта хата,

Штани подерті,

На сраці лата.

Ничего не напоминает? Несколько поколений сменилось, прежде чем грань между местными и переселенцами стерлась. Ситуация сейчас лучше, может, в том, что большинство прибывших с востока оседают в городах, а не селах, где настроения всегда консервативные. Такой «милости» не знали ни 500 тыс. упомянутых украинцев из Польши, ни 150 тыс. депортированных в 1986 из чернобыльской зоны селян-полещуков (громкая пьеса Павла Арье «Баба Пріся», которая идет в театрах Киева, Львова и Москвы о неприятии переселенцев говорит очень однозначно). Почему мы снова допускаем геттоизацию переселенцев и восторженно глотаем очередные порции дерьма от продуцентов медиавентиляторов? Они сами могут нам помочь, лишь собственно не акцентируя на своем статусе, как многие делают. Когда же это делаем мы, ситуация только ухудшается. И, наконец, кто такие они? Это тоже мы.