Избыток персонала
— В зоне проведения АТО не осталось ни одного призывника, одни контрактники. Насколько соответствует действительности такая информация?
— Если верховный главнокомандующий говорит об этом – у нас нет оснований сомневаться. Он командует силовыми структурами и точно имеет больше информации, чем мы с вами. К тому же информация о количестве вооруженных сил – не публичная.
Патриоты, дети и «аватары»: защитит ли нас контрактная армия от террористов и агрессора?— Насколько контрактники на линии фронта обеспечены всем необходимым?
— Я бы поставил вопрос по-другому. У нас две масштабные проблемы: непропорционально большое количество обслуживающего персонала и несправедливая оплата для «тыловиков» и «фронтовиков».
На 50 тысяч контрактников в зоне проведения АТО на передовой, у нас 250 тысяч военнослужащих в Вооруженных силах и еще 30 тысяч персонала. Посчитайте: на одного воюющего у нас приходится пятеро «военных». Это ненормально, все страны стремятся к тому, чтобы основная часть армии состояла из боевого компонента, плюс немного персонала.
Третий год мы говорим о том, что обслуживание войск нужно передать частным логистическим компаниям, гражданским структурам, как это устроено везде на Западе. В некоторых странах Европы даже обслуживанием аэродромов занимаются частные компании. Мы имеем на одного летчика 20-25 человек обслуги.
Второе – это система оплаты труда. После того, как с 1 января 2016 года оплата военнослужащим была повышена, возникла интересная ситуация. Появилось много желающих служить в армии, но не воевать. То есть не устроиться на службу, пройти обучение и идти на фронт с автоматом, а получать 6-7 тысяч грн в месяц, проходя службу по соседству с домом. Даже для Киева это неплохая оплата, что уж говорить про регионы, особенно депрессивные.
Разница оплаты службы в тылу и на фронте – порядка одной тысячи гривен. Грубо говоря, вы едете воевать за тысячу гривен. Мы требуем, чтобы разница для тех, кто проходит службу на фронте была в 2-3 выше, чем тем, кто служит в тылу.
Армия, которая должна зарабатывать
— «Мы» — это депутаты? Вы же голосуете за бюджет на 2017 год и можете настоять на внесении этого повышения ?
— В бюджете нет четкой градации кому и что повышать. Когда Комитет по нацбезопасности и обороне рассматривал бюджет, мы рекомендовали Минобороны в первую очередь в разы повысить доплаты именно за участие в боевых действиях, чтобы повысить мотивацию для контрактников не сидеть по военным частям, а воевать на передовой. Минобороны нас полностью поддержало, у них такое же понимание и они в этом плане абсолютно адекватны.
Полный бюджетный запрос Минобороны на 2017 год – 108 млрд грн. Но в бюджете для них закрепили 64 млрд, из которых только 61 млрд – гарантированная часть. Остальные три миллиарда они должны заработать сами, так называемый специальный фонд. Это бред, но так оно есть.
— Что значит «сами заработать»? Украинской армии воевать или зарабатывать нужно?
— У нас все годы военный бюджет состоял из основного и специального фондов. Основной фонд гарантированно поступал из госбюджета, спецфонд пополнялся за счет продажи непрофильного имущества, различных форм хозяйственной деятельности. Посмотрите, сколько у Минобороны непрофильных предприятий. Все они пополняли этот бюджет.
С первого дня, когда я пришел в парламент, я настаивал, что никакого специального фонда быть не может. Не может воюющая армия еще и зарабатывать деньги!
— Как вообще возникла эта идея?
— Когда в 1994 году молодая украинская армия начала считать активы, то насчитали очень много ненужной техники, боеприпасов, амуниции, помещений, которые остались со времен гонки вооружений. Массово освобождались воинские части, военные городки с заводами, зданиями и так далее. Тогда было принято решение, чтобы все это не разворовали, создать специальный фонд, куда должны были поступать деньги от продажи этих, так называемых, «непрофильных активов».
Как это сработало – тема отдельного разговора, но эта «хорошая» традиция существует до сих пор, и в 2017 году этот фонд необходимо пополнить на 3 млрд грн. У меня один вопрос: как?
Одни и те же лица
— Помимо перечисленных вами проблем, все чаще возникают вопросы к процессу контроля за расходом средств на нужды обороны. Вот вы говорите про логистику и спецфонд, а вместе с растущими каждый год оборонными бюджетами, в журналистских расследованиях едва ли не каждую неделю мелькают «распилы» сотен миллионов гривен в Укроборонпроме, Укроборонэкспорте и т.д.
— Да, у нас есть проблема с парламентским контролем за военным бюджетом. Номинально еще в 2014 году мы «для Запада» создали механизм парламентского контроля, но он ограничен написанием запросов и невозможностью проверить правдивость ответов. Это на Западе механизм гражданского или парламентского контроля очень жесткий, а нам так отвечают, что даже эксперты не всегда могут понять: они врут, крадут или выкручиваются?
Но даже такой ограниченный контроль позволяет иногда достигать обнадеживающих результатов. Докладываю. Более года назад я обратился в Минобороны по поводу скандала с закупкой топлива по завышенной цене. После проверки в бюджет вернули более 120 млн грн, которые переплатили. И это только один факт, один контракт! Были похожие обращения и результаты и по поводу вещевого обеспечения, и по поводу продовольствия. Собираем факты из журналистских расследований, собственных источников и обращаемся в ГПУ, НАБУ…
Лично к министру обороны Степану Полтораку, как из моих наблюдений, так и по свидетельствам широкого круга людей, которым я доверяю, у меня претензий нет. Самый большой его минус в том, что у него нет серьезной команды хотя бы по нескольким направлениям. Он пытается все процессы контролировать один. Это нереально.
— Почему так происходит? Неужели нельзя было за три года объявить конкурсы, набрать новых людей, создать новые механизмы контроля за использованием средств?
— Минобороны и Генштаб – достаточно инертные структуры. Многие из наших генералов обладают совковым мышлением, и сковырнуть их – практически нереальная задача. Уровень их корпоратизации, взаимной помощи и защиты настолько высок, что они блокируют любые попытки что-то поменять.
У нас третий год идет война. В любой стране мира война – это возможность обновить управляющие кадры и привести туда тех, кто хорошо зарекомендовал себя в реальных боевых действиях. Я же третий год в Генштабе вижу одни и те же лица, при всех провалах и проколах. Не говоря уже про расследования по Иловайску, Дебальцево и коррупционные скандалы.
Солдатская кухня
— Насколько эти условные 50 тысяч военнослужащих на передовой достаточно обеспечены: одеты, накормлены, имеют вооружение?
— Я б сказал, что никак. Из всех проблем, что я вижу, самая острая – проблема с зимней военной формой.
— Опять? Третья зима на войне, а солдаты опять остались без зимней формы?
— Так она и не решалась. Военные ведомства докладывают, что военной формой обеспечены все, а потом оговорка: «до конца 2016 года». Подождите, конец года – это 31 декабря, а до этого еще фактически два зимних месяца, а люди в зимнюю форму до сих пор не одеты, хотя на улице уже идет снег.
Причем, Минобороны отчитывается, что форму подготовили, а до солдат она не дошла. В их задачу не входит развозить ее по частям и вручать каждому солдату. Это задача Генерального штаба и тыловых структур. И тут начинается футбол: Генштаб кричит, что виноваты военные части, а в частях жалуются, что они эту форму не получили.
Одна из самых больших проблем, которая осталась еще со времен министра Гриценко (2005-2007 гг., — ред.) – распределение полномочий между Генштабом и Минобороны. Дублирование функций и отсутствие подотчетности позволяет им продолжать этот «футбол» бесконечно.
— Как обстоит дело с питанием военнослужащих на передовой?
— Тут все возможности в руках отцов-командиров. Они заключают контракты на поставку продуктов, могут складывать акты о несоответствии, расторгать договора, находить новых поставщиков.
И тут начинается проблема коррупции на низовом уровне. Перескажу то, что мне рассказывали служащие одной из элитных частей Украины: поварихи, демобилизованные, простые солдаты. Так вот, человек, которому на камеры пожимает руку верховный главнокомандующий, постоянно лично приходит на кухню и забирает домой пакет с продуктами. Так же поступает все командование части, кроме одного офицера. Все это знают, но так устоялось. Хотя сейчас это не настолько важно, куда страшнее ситуация с вооружением.
— И тут не все хорошо?
— Скажу больше, практически по всем частям на передовой – большой недокомплект вооружения. Мало новых образцов, ремонт техники, которая изнашивается даже в нынешней фазе войны, практически остановлен.
Первая проблема с гособоронзаказом. Помните, в начале октября в Киеве проходила выставка военной техники? Главный вопрос, который там звучал: а почему эта техника не на фронте? А потому что по состоянию на сентябрь этого года было выполнено 20% от объема военных заказов на весь год. То есть, до конца года дай Бог выполнить треть. Почему? Потому что средства на это в бюджете 2016 года планировались за счет средств от специальной конфискации.
На дворе начало ноября, а Комитет Соболева (Комитет по противодействию коррупции, — ред.) вчера в очередной раз «завернул» этот закон, хотя мы уже вылизали его как только могли и получили одобрение со стороны европейцев.
С ремонтом военной техники та же проблема – нет денег. Мы уже в качестве спасительной меры приняли закон о государственных гарантиях из Минфина на оборонные заказы. То есть, завод приходит в банк за кредитом на ремонт поступившей военной техники с письмом из Минфина, который пишет, что гарантирует оплату этого заказа «когда-нибудь». Сейчас эту проблему частично решили.
Верное соотношение
— Насколько надежно выстроена наша линия обороны в зоне проведения АТО? Выдержат возможное наступление боевиков или россиян?
— Если учитывать, что, по данным разведки, с той стороны стоит до 40 тысяч личного состава, и мы не собираемся, судя по всему, проводить масштабных наступлений – войск достаточно. По тактическим нормам, в обороне должно быть в три раза меньше войск, чем в наступлении. На стратегическом уровне, это может быть соотношение до 2-2,5 показателей в сравнении с войсками обороны.
Проблема не столько в количестве наших войск, а в доступности некоторых участков линии соприкосновения для быстрого изменения соотношения сил со стороны России. Скажем, от Мариуполя до Новоазовского района (оккупированная часть Донецкой области, — ред.) такое расстояние, что за пару недель туда можно перебросить 2-3 батальона и полностью изменить соотношение сил.
Поэтому сейчас я могу сказать, что ни сил, ни желания наступать на Мариуполь ни у россиян, ни у боевиков нет. А предсказать, что там будет через неделю или две я не могу. Хотя и сомнений в том, что украинские войска отобьют любую атаку, у меня тоже нет.
Илья Лукаш
