Алкоголь, счеты с жизнью и убийства: как сократить небоевые потери армии

Согласно трагической статистике, самой распространенной причиной небоевых потерь является самоубийство — 63 случая. На втором месте, 58 случаев, смерть в результате болезней. 39 военных погибли вследствие неосторожного обращения с оружием. Десять — от отравления алкоголем и наркотиками.

Politeka выяснила, кто виноват в том, что в последнее время у нас так много суицидов среди военных, что побуждает воинов выпивать и употреблять наркотики на блокпостах и как избежать этих потерь в 2017 году?

Гранаты меняют на водку

Демобилизованный боец Олесь о небоевых потерях в АТО знает не понаслышке.

«Многое пришлось увидеть своими глазами, — рассказывает он. – В добровольческих батальонах такого бардака не было. 256 бойцов, которые на фронте умерли не в бою, — это цифра только за год. За три года их где-то свыше 1,5 тысячи. Почти три полка. У нас небоевые потери стараются не раскрывать. А как только начинаешь приводить факты, кричат – зрада. Но об этом нужно говорить. Потому что, если сами себя перестреляем, некому будет воевать».

Боец говорит, что много солдат злоупотребляют алкоголем, потому что нет дисциплины. Иногда на спиртное меняют еду, которую привозят волонтеры.

«Еще в 2015 году поймали парня, который менял гранаты на водку, — вспоминает Олесь. — В магазинах солдатам спиртное не продают. На этом зарабатывают местные. Перепродают с наценкой водку, которую купили в супермаркете или ларьке, или сбывают самогон. Пьют бойцы как в учебке, так и в зоне АТО и на передовой. Кто боится договариваться через местных, чтобы не отравили, переодевается в штатское и сам покупает выпивку».

Бойцы пьют, чтобы залить горе или просто от беспомощности. Некоторые случаи шокируют количеством погибших.

«Был случай, когда пятеро пили в окопе. Двое вышли поговорить по телефону. Слышат выстрелы. Спускаются, а один из товарищей перестрелял двух других и себя застрелил. Из-за чего произошел конфликт, неизвестно, — вспоминает Олесь. — Им приписывают неосторожное обращение с оружием. То есть было три смерти в один день. Или было как-то 13 смертей за раз, потому что пьяный солдат бросил гранату в буржуйку».

Самоубийства

Шокирует и статистика самоубийств. Ребята взрывают себя или лезут в петлю.

«Лишают себя жизни от безысходности, доведенные до крайности, — объясняет Олесь. — Родные не хотят верить в то, что солдат покончил с собой. Долго сомневаются, называют это убийством. Ищут мотивы. Самоубийство не освобождает от ответственности руководство бойца. Почему до этого довели? У нас на соседнем блокпосте стоял парень. Рвался воевать, но не дали. Зарплату задерживают. Он переживал, потому что его жена в декрете, а двум детям нечего есть. А еще надо выплачивать кредит за квартиру. Звонит жена – говорит, что банк не только не дал его семье кредитные каникулы, но и решил забрать жилье за небольшой долг. Что может твориться в его голове, если он защищает Родину, но сам лишен защиты и поддержки? Он захотел свести счеты с жизнью. Рванул за чеку, а с собой на тот свет забрал побратима».

Олесь напоминает статистику небоевых потерь армии США во время операции «Свобода Ирака», которая длилась с 2003 по 2010 год.

«Потери составили 800 солдат. И это потому, что пришлось воевать в условиях пустыни, в жарком климате. А мы столько же потеряли за два года», — констатирует боец.

У нас много самоубийств, потому что никто не занимается морально-этической обстановкой в коллективах. Так считает Игорь Алексеев, волонтер, председатель Союза владельцев оружия Волыни.

«Даже убогий Советский Союз занимался по-своему, хотя и довольно извращенно, душами и внутренним миром солдат. Был тогда институт политруков, — рассказывает волонтер. — До советской армии эту миссию выполняли священники. Они залечивали душевные раны воинов. У нас сейчас это движение на 95 % лежит на добровольцах. Государство это совсем не поддерживает. Человек, померзнув девять часов в окопе, должен чувствовать, для чего он это делает, зачем он здесь, ради кого рискует своей жизнью. А также чувствовать, что он кому-то нужен».

По словам Алексеева, в украинской армии придерживаются позиции, которую отстаивал еще советский полководец Георгий Жуков.

«Он утверждал, что жизнь и здоровье одного бойца ничего не стоят. Руководители не мотивированы сохранить эту страну и жизни своих бойцов. Им абсолютно все равно, что происходит на низших и средних звеньях в армии, — говорит волонтер. — Бывший советский Устав был, как военная Библия. За его нарушение жестко наказывали. А у нас такого нет. Никто не занимается мотивацией личного состава, каждый сам по себе. Если коллектив объединяется и самоорганизовывается, то там «аватаров» (выпивающих на посту, — ред.) сажают в яму, в другом же коллективе выпивка становится нормой».

Волонтерско-капелланское движение, как говорит Алексеев, также должной поддержки от государства не получает.

«Ребята обращаются к волонтерам, просят привезти хотя бы палатку для церкви или часовни, — говорит волонтер. — Иногда возникают конфликты между военными командирами и капелланами. Последнее упрекают: зачем вы лезете и здесь руководите».

Время ломать советскую систему

Депутат Луцкого городского совета Николай Собуцкий не раз ездил в АТО с миссией «Черный тюльпан». Ему пришлось забирать тела самоубийц.

«Я своими глазами видел, что такое небоевые потери, — говорит он. — Причина в нашей бестолковой системе мобилизации. Берут количеством, а не качеством. Приходят повестки в сельские советы, что надо в армию столько-то людей. У кого были деньги — откупился и порешал. Зато в войска попадают ребята из неблагополучных семей. Люди совершенно не подготовлены к войне».

Время учитывать опыт других государств и менять систему призыва – не стоит надеяться только на выводы медкомиссии.

«В нормальных армиях мира, например во французском легионе, бойцы проходят психолога, сдают тесты и физподготовку. А у нас только медосмотр, — констатирует Собуцкий. — Есть мужчины, которые психологически не готовы к боевым действиям, которые неспособны держать в руках автомат. А их призывают и бросают после месяца учебки на передовую. Надо менять подходы. Например, призывают парня с высшим техническим образованием. Он хороший инженер, но не боец. На передке такие люди могут принести беду, если не готовы принимать участие в бою. Вместо мобилизации их можно брать на танковый завод. Пусть в тылу ремонтируют технику или шьют берцы и перчатки».

Можно было бы применить другую советскую практику – восстановить институт политруков. Но Юлиан Матвийчук, депутат полтавского горсовета, бывший боец полка «Азов», убежден, что это вряд ли кардинально изменит ситуацию.

«Если бы политруки и были, они бы не знали, что рассказывать бойцам, — говорит он. — Например, у меня должность была «профильный заместитель командира батареи по вопросам личного состава». Это, по сути, нечто похожее на политрука. Личный состав надо постоянно поддерживать в боевой форме. Я читал им лекции, почему мы здесь, зачем воюем. Но когда мы стояли на одном месте и не понимали, почему так происходит, даже мне трудно было объяснить им что-то. Солдат начинает понимать, что даже командиры не контролируют ситуацию. Почему они тогда должны их слушаться? Так начинается полная анархия в армии».

По словам Матвийчука, с алкоголизмом в каждом коллективе борются по-разному. Если пьяный боец стоит на блокпосте, сержант должен поменять его на трезвого. Пьяного отводят в яму или в тюрьму. Сажают на 4-5 суток на хлеб и воду, пока не одумается.

Он также напоминает, что для определенного круга бойцов непонятна наша военная позиция – война идет или АТО.

«Есть перемирие, во время которого гибнут ребята. Это сильно влияет на психологическое состояние. Я по себе сужу. Когда был в АТО, не выдерживал там определенные моменты. Я был в артиллерии. До этого – гранатометчиком. Когда наши гаубицы отвели от позиций, больше месяца я психологически находиться на базе не мог. Из-за того, что заданий нет. Сидишь и плюешь в потолок, — вспоминает Матвийчук. — Все пишут о войне, где ребята умирают. Что делать, чтобы они не умирали, никто не знает. Это тяжелый психологический момент. Часто такое приводит к самоубийствам».

Немало бойцов погибают уже после возвращения с фронта, потому что теряют чувство страха.

«На войне не работают ни прокуратура, ни суд, ни полиция. Или ты, или тебя. С такими мыслями ребята возвращаются на гражданку. Там могут ограбить магазин или ехать на бешеной скорости и попасть в ДТП. Не боятся, что будут наказаны правоохранительными органами. Могут бросить гранату или выстрелить в кого-то. Не чувствуют ответственности за свои действия, — говорит бывший боец. — В результате кого-то сажают за решетку, кто-то умирает. Болеют часто из-за стресса. В 2014 году так не болели. Хотя у нас даже не у всех тогда были берцы, термобелье и аптечки. Но мы знали, что мы делаем».

Яна Романюк

Фото Finbarr O’Reilly/Reuters