Чиновник критикует власть. Зачем? Потому что хочет большей власти – вот ответ, лежащий на поверхности. Но кто лучше чиновника знает власть изнутри, со всеми недостатками? Никто. Чиновник критикует власть, чтобы раскрыть глаза обществу, – это тоже ответ. Получается минимум два ответа. Если мыслить образами, то это Саакашвили и Абромавичус.

Чиновник, публично критикующий власть, работает на определенную целевую аудиторию – гражданское общество. Именно этот реципиент должен оценить его информацию как нечто имеющее ценность или же нет, пустой популизм. Но в связку критикующий чиновник – общество вклинивается третий – власть, институт власти. Этот третий ставит блок на критику, такой блок недавно введен в Украине (Этический кодекс деятельности госслужащего) и уже давно есть в ЕС.

Власть нарушает коммуникацию чиновника с обществом, напоминая тому: ты включен в другую систему связей, во властную иерархию, хочешь в общество – иди в отставку. На вопрос «что движет властью?» вновь как минимум два ответа: от «нам нужна слаженная командная работа» до «нам не нужны шпионы, выносящие сор из избы».

Когда критики еще нет или уже нет

Кем бы ни был критик – популистом или искателем правды, – сама критика симптом того, что есть (или становится) гражданское общество. Без этого звена критика лишена смысла, ее не существует.

Первый этический кодекс для чиновника, написанный Конфуцием, еще не знает критики. По нему высшая добродетель – правда, сказанная в глаза государю. Кстати, Лао Цзы, оппонент Конфуция, тяжко вздохнул, узнав о кодексе: как низко мы пали, раньше правду говорили без всякого закона. Но правда в глаза государю – это не критика: чиновник лишь честно докладывает о недостатках, ему в голову не придет придать своему докладу полемическую заостренность, обратиться к кому-то, стоящему вне властной иерархии. Государеву лодку никто не раскачивает, но, может, от этого она не плывет. Чиновники-правдолюбцы теряют место при дворе и плачут, как поэт тех лет Цюй Юань: «Владею драгоценными камнями, но некому на свете показать их, я неизменно искренен и честен, но никому на свете не известен».

Пока критики еще нет, верх почему-то берет нечестность.

Этический кодекс чиновника уже не знает критики в мире технократов (хотя в таком мире нет места самому этическому кодексу): каждый чиновник, система в целом действует по алгоритму, как программа для ЭВМ. Первый кандидат в этот мир – ЕС. Да, пока, как сообщает один из еврочиновников, «у нас, в Европе, тоже есть внутренний кодекс, в котором о критике одно предложение, что мы не будем публично комментировать деятельность учреждения, где работаем». Но в тенденции комментировать будет нечего. Журналисты не ловят математиков у выхода из НИИ, потому что задачи математиков плохо переводимы на язык большинства. То же ждет технократические институты ЕС. Уже сейчас без экономического образования многие споры в Брюсселе останутся непонятыми: почему Британия хочет выйти из ЕС? Почему Грецию едва не выгнали? Банки, биржи – дремучий лес.

«Политика, – пишет еще в 1970-х немецкий социолог Хабермас, – сосредотачивается на решении технических вопросов, что исключает публичное обсуждение. Поэтому новая политика деполитизирует массы». А технический разум, как добавляет его коллега Маркузе, сам начинает выступать в форме политического господства. Иначе говоря, технократы выдавливают общество из политического дискурса, освобождая себя от общественного контроля: все так сложно, что вы, общество, не поймете.

Когда критики уже нет, остается на слово верить технократам.

Кто критикует

Критика – это хорошо. Но кто критикует? Обычно критика – вотчина оппозиции. В Британии, к примеру, формируют теневой кабинет и газета The Guardian не забывает информировать общество: теневой министр иностранных дел считает то-то и то-то. Если оппозиция – отряд гражданского общества, то общество не просто слушает, как кто-то критикует, но и критикует само. Что важно: со знанием дела. У оппозиции есть доступ к информации, реальная возможность спросить правительство и получить ответ.

Другое дело, промежуточные стадии, когда общество уже хочет, чтобы звучала критика, но само не готово критиковать. Тогда власть самокритикуется. С юмором это описывает Маяковский. Есть рабкор — рабочий, пишуший в газеты — который пытается критиковать, но не смело, не настойчиво. Тогда инициативу перехватывает власть. «Я же критике не враг, — заявляет чиновник. — Но рабкор — разводит дурость. Критикуйте! Не обижен. Здравым мыслям сердце радо. Но чтоб критик был не ниже, чем семнадцатого разряда». Эта критика — публичное действо. Без публики нет кампании «всемерно разовьем критику и самокритику». Публика получает зрелище, удовольствие. Но сама в этом зрелище не участвует, право критики закреплено за тем, кто семнадцатого разряда — т.е. за начальником начальника. За публикой же остается одно право — аплодировать.

Если нет дееспособной оппозиции, то власть выступает в двух амплуа – критика и критикуемого. Причем критик неминуемо прячет свою связь с властью, выступая как бы от общества. Маскарад принято оценивать отрицательно. Но все непросто. Есть откровенный популизм, вершина которого «огонь по штабам». После почти двадцати лет у руля Китая Мао Цзэдун вдруг обнаруживает, что в штабах сидят враги, и бросает клич: рабочие и студенты, огонь по штабам! Мао чистит партию так, словно не имеет к ней отношения, хотя и во время, и после чисток остается вождем партии, главным в штабе. Этот хитрый ход, с одной стороны, дает обществу выпустить пар, а, с другой – исключает риск реальных перемен. А есть другое, когда критик из власти на деле переходит в оппозицию. Так, неисламистская оппозиция Башару Асаду в значительной степени сформирована из его бывших соратников. За десятилетия правления Асадов людей, которые бы обладали способностями, опытом управления и не были бы связаны с режимом, просто не осталось.

Выводы

Вправе ли чиновник критиковать власть? Нельзя ответить однозначно: либо да, либо нет. У чиновника есть внутренняя информация, которую корпоративный кодекс чести требует держать в тайне. Но если эта информация раскроет глаза обществу на преступления, то долг гражданина может (и должен) перевесить корпоративную солидарность. Очевидно одно, что после критики чиновник уже не может оставаться частью преступной власти. Иначе получится, как с «огнем по штабам» у Мао.