Геев бояться – в Европу не ходить

Гомосексуальность как добродетель

«Я, – рассуждает древнегреческий философ Платон, – не знаю большего блага для юноши, чем достойный влюбленный, а для влюбленного – чем достойный возлюбленный». Проще говоря: я не знаю большего блага для юноши, чем гомосексуальная любовь.

Платон за порядок, даже весьма жесткий: поэтам надлежит запретить петь о страдании, а гражданам произносить «грязь» – ведь грязи быть не должно. Но гомосексуальная любовь, по его мнению, – не грязь, а добродетель, достойная хвалы. Почему?

Есть выражение «платоническая любовь», его используют, чтобы сказать: влечет прежде всего не к телу, а к душе, к качествам души – к храбрости, уму, честности. Но кто оценит храбрость, честь и ум? Тот, кто сам обладает этими качествами или хочет ими обладать.

И этим человеком не может быть женщина. Такая мораль греческих сценок с философом Сократом и его женой Ксантиппой. «Твой ученик шлет богатые дары». – «Это он хочет унизить нас». – «Все равно, давай примем». – «Нет, не уступим ему в честолюбии, отошлем все обратно». Сократ думает о чести – как выйти в мир, как смотреть людям в глаза. Ксантиппа – об уюте: с чем она останется дома. Муж и жена живут в разных мирах, поэтому не понимают друг друга. Дело не в том, что женщина в Афинах не человек, а в том, что мужчины и женщины – две разные породы людей: мужчина живет на агоре, площади, где проходят народные собрания, а женщина – в гинекее, женской части дома с ткацким станком и прялкой. Жена не научит мужа героизму, а муж не научит жену прясть.

Если жена вмешивается в дела общества, то мерку приносит из дома, из гинекея. Поэтому жена вождя толкает его к взятке, недаром Платон считает, что правитель должен быть один, без семьи. А жена гражданина держит мужа за тунику, просит: не ходи никуда, лучше быть трусом, чем мертвым.

Напротив, мужчины живут в одном мире, у них общий взгляд на честь и бесчестие. Но дадим лучше слово Платону: «Если бы возможно было образовать из влюбленных и их возлюбленных государство или, например, войско, они управляли бы им наилучшим образом, избегая всего постыдного и соревнуясь друг с другом; а сражаясь вместе, такие люди даже и в малом числе побеждали бы, как говорится, любого противника: ведь покинуть строй или бросить оружие влюбленному легче при ком угодно, чем при любимом, и нередко он предпочитает смерть такому позору; а уж бросить возлюбленного на произвол судьбы или не помочь ему, когда он в опасности, – да разве найдется на свете такой трус, в которого сам Эрот не вдохнул бы доблесть, уподобив его прирожденному храбрецу?». Мужчин соединяет доблесть, а любовь толкает к состязанию: на войне любовники храбрые войны, а в гражданской жизни – гроза тиранов, всегда готовые обнажить меч за свободу.

Отсюда вывод философа: «В тех государствах, где отдаваться поклонникам считают предосудительным, это мнение проистекает из своекорыстия правителей и малодушия подданных». Гетеросексуальность в любови выгодна правителям, которые боятся любовников-тираноборцев, и удобна трусам – вот и удача: жена в домоседстве не упрекнет.

Гомосексуальность как порок

Иначе в Риме. «Арбитр вкуса» Петроний, эстет в обществе Нерона вводит нас в мир римских бань: вот лысый старик в красной тунике играет в мяч с кудрявыми мальчиками. Это – Трималхион, сам когда-то мальчик. «Четырнадцать лет, – хвастает богач, – был я любимчиком своего хозяина. Чего больше? Хозяин сделал меня сонаследником Цезаря, я получил сенаторскую вотчину». Тут есть чем гордиться: любовь хозяина – удача, путевка в жизнь. Но это – гордость не мужчины, а продажной женщины: я был миловидным, даже первый пушок меня не портил.

Для Платона продажность – признак любви гетеры. Мальчик, напротив, любит в мужчине не деньги, а благородство. У Петрония вся любовь обменивается на деньги. То есть любовь к мальчику становится пороком из-за продажности, именно продажность уравнивает мальчика с гетерой. Понятно, что в продажу поступает только тело: честь не продать, в момент продажи она исчезает, переходит в бесчестие.

Христиане, как Платон, любят душу. Но поскольку вся любовь теперь сведена к «голому» телу, то вся земная любовь – порок. Любовь как телесное расширяет понятие порока до предела. Августин Блаженный (IV-V вв.) спрашивает себя: грешил ли я в младенчестве, когда желал груди матери? И склоняется к ответу – да.

Новый взгляд на вещи исключает саму жизнь. Но жизнь продолжается. Поэтому желания вводят в мир с заднего крыльца. Вот только желания теперь ограничены необходимым. Так, скрепя сердце признают брак: без женщины не будет рождения, а гомосексуальность остается за бортом.

Женщина в мире античности и христианства занимает низкое положение: ее воспринимают как средство продления рода, чистая любовь – к мужчине или к Богу. Если же любовь к Богу слишком абстрактна, не хватает «за что взяться», любовь к женщине изменчива, а к мужчине – запретна, то любят, что подвернется, вплоть до коня. Конечно, любовь к коню платоническая, но лихой скакун наполняет жизнь смыслом. «Злато мне купит четыре жены, – поет горец у Лермонтова, – конь же лихой не имеет цены, он и от вихря в степи не отстанет, он не изменит и не обманет».

Гомосексуальность как свободный «проект самого себя»

В 1930-х француз Сартр вводит понятие «проект самого себя»: человек больше не задан случайностью своего рождения, а сам собирает себя из разных кусочков. Эти кусочки – выбор дела, убеждений, даже родины. Все это не удивляет: дети выбирают другую профессию, чем родители, границы открыты – рождаются в одной стране, учатся в другой, работают в третьей. К тому же выбор меняют не один раз.

Между тем в «проекте самого себя» выбор гендера больше не является ни добродетелью, ни пороком, поэтому впервые – свободен, совершается без морального принуждения. Дело в том, что Платон в «Пире» давит на слушателей: хотите служить божественному Эроту — любите мужчин. Точно так же современный моралист требует: любите женщин! Никто не спрашивает, в чем ваша склонность. У Сартра ответственность впервые не перед кем-то, а перед собой: долг человека понять свои желания.

Долг перед собой обращен к мужчине и женщине. Платон и Августин говорят только с мужчиной. Теперь женщина тоже создает себя, играет разные роли, то есть впервые становится субъектом выбора, автором своего проекта. Иначе: гетеросексуальная любовь больше не сводится к продлению рода, в ней тоже может быть то, что любезно автору «Пира» – состязание в чести.

Выводы

Украина – общество, не желающее играть предзаданную роль. Здесь «проект самого себя», как нигде, актуален: право выбирать покупают кровью. Отсюда парадокс: общество, которое хочет выбирать, отказывает в выборе своим отдельным членам, людям. Точнее, допускает дискриминацию этих людей, наказывает за неправильный выбор.

Решить парадокс не трудно: «либо-либо». Либо граждане перестают выбирать, тогда исчезает подвижность в обществе. Либо граждане выбирают, тогда выбирает и общество. Один путь ведет в нелюбимую Россию, другой – в любимую Европу. Пока Рада ближе к Госдуме. Так, может, правильно, что без виз ездим в Россию?

Наконец, слово в оправдание автора: зачем писать статью на «непристойную» тему? Ответ в анекдоте. Французский поэт Бодлер как-то пришел в Лувр с проституткой. Та была очень смущена: все статуи голые!