Ціна 9 травня – вічна військова травма

Но за коверканьем истории, искажением роли людей в войне и победе, оголтелым воспеванием того, чего на самом деле не было (ведь даже капитулировали нацисты 8 мая, а не 9-го), стоят искореженные судьбы

Тех, кто выжил, их детей, внуков, а теперь уже и правнуков. Они ранены этой войной. Этим ранам не дают зажить. Но люди страдали и страдают, даже не понимая этого.

Politeka публикует часть книги психолога Людмилы Петрановской «9 мая, или Война как травма».

«Хочу написать наконец про то, про что уже несколько лет думаю. Про войну как про травму. Как-то показывали фильм документальный про создание мемориала Неизвестному солдату в Александровском саду. Когда выкопали в местах боев неизвестные останки и несли в Москву, чтобы захоронить под стенами Кремля. И выходили толпы людей, весь путь проходил в людском коридоре, никто не ожидал этого, никто никого туда не сгонял. Просто по сторонам молча стояли люди. А потом, когда уже открыли Мемориал, поехали со всей страны. Моя бабушка тоже поехала, аж из Ташкента, потому что ее брат Рафик погиб где-то там, могила была неизвестна, и она думала – а вдруг это он. КАЖДЫЙ думал про своего – а вдруг это он? И шли, шли, шли.

А в Ташкенте было кладбище, где умерших в госпиталях хоронили. И все шли туда, хотя своих-то там не было, со всей страны же везли. Я помню из детства – уже к середине дня были горы цветов выше моего роста. Никто не заставлял, не организовывал. Людям было надо.

И еще помню из раннего детства как минута молчания проходила – город пустел. ВСЕ были у экранов. Как-то мы не успели с мамой и ехали в пустом автобусе по пустым почти улицам. Тогда же примерно песня появилась про «праздник со слезами на глазах». И вокруг плакали под нее, я видела.

Но послушайте, мое детство – это начало 70-х. 30 лет прошло! Не год и не пять. Ведь все это поведение людей было ничем иным, как выражением горя. Не радости Победы, не гордости, а именно глубокого, непрожитого горя. Я сейчас не об официальных фанфарах и лозунгах. Я про реальное состояние людей. Сейчас, оглядываясь в пошлое профессиональным уже взглядом, я вижу все признаки проживания острого горя, не прожитого когда-то. Так плачет на сессии клиент, который много лет назад потерял отца или друга и всю жизнь прожил, не позволяя себе прикоснуться к своей душевной ране. А сейчас вдруг прорвало и он плачет, не стесняясь слез и даже начав успокаиваться, вдруг снова плачет.

И когда видишь это так, многое, очень многое обретает другой смысл. Довольно трудно писать об этом структурировано, потому что я часть этого народа и не могу анализировать спокойно. Наверное, еще не скоро кто-то сможет. Это душевная боль, которая рядом, стоит за плечом. Она еще и сегодня не прожита вполне. Но если я хочу быть понятой, надо как-то постараться.

Итак, травма. Сама себе травма оказалась самого худшего вида. Прежде всего, очень обширная и очень глубокая, ведь и правда ни одной семьи не осталось не задетой, а в некоторых районах – каждый четвертый погиб. Всего за пару лет, по сути – максимум жертв пришлось на первые два года. Это катастрофический масштаб потерь. Если судить по потерям, война была проиграна. И кто сказал, что символические вещи вроде флага над Рейхстагом и пакта о капитуляции важнее этого простого факта.

Далее. Погибли не только солдаты, воины с оружием в руках, осознававшие по крайней мере свой путь. Эта война была отмечена огромными потерями среди мирного населения: детей, женщин, стариков. Бросали и убивали раненных, бомбили эшелоны беженцев, морили голодом Ленинград, расстреливали семьями евреев. Гибели невинных, невоюющх, слабых – это многократное усиление травмы. Никакой воинской доблестью тут не утешишься, со смертью солдата Победа помогает примириться, со смертью ребенка – нет.

Еще. Смерть многих людей была мученической, зверской. Это очень сильный фактор травматизации, если знаешь, что близкий и даже не очень близкий человек не просто умер, но еще и мучился. А ты ничем не мог помочь.

Более того, армией, которая оказалась по факту небоеспособна, были очень быстро отданы огромные территории, на которых остались люди. «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…» Травма, отягощенная виной, всегда очень болезненна и имеет тяжелые последствия.

Наконец, самое тяжелое. Эта душевная рана была не только глубока и обширна, она была инфицирована. Известно, что люди легче переносят травму, нанесенную чужими человеком. И очень с большим трудом переживают насилие со стороны близких, особенно родителей, старших братьев и сестер – то есть фигур, ассоциирующихся с защитой и безопасностью. Девочку, на которую напал чужой дядька в лифте, гораздо легче реабилитировать, чем девочку, которую изнасиловал отец. Потому что тогда насильник и защитник соединяются в одном лице, человек не может разделить в своем сердце любовь и ненависть, это состояние называется амбивалентность, сплав чувств, когда любовь и ненависть – одно целое, и их не оторвать друг от друга. Одно из самых мучительных душевных состояний, которые вообще возможны, врагу не пожелаешь. Одно из самых разрушительных для личности и трудно поддающихся терапии.

Травма войны в плане амбивалентности – классический случай. Потому что все знали про штрафбаты, и про СМЕРШ, и про штурм высот ко дню рождения Сталина, и про брошенных в окружении, и про практику побед путем заваливания дотов противника пушечным мясом, и про насильственную мобилизацию женщин и подростков на рытье окопов. Не говоря уже про развал армии, про наглую ложь населению про «малую кровь и чужую территорию». Ну, и много чего еще не знали: про осознанную провокацию этой войны, про банкеты в блокадном Ленинграде, про предательство своих, например, Варшавского восстания. Но чувствовали.

Инфицированные раны никогда не заживают легко и гладко. Они кровоточат очень долго и обычно потом ноют всю жизнь, даже если в конце концов зарастают. И их очень важно очищать. При терапии амбивалентности главная задача – отделить все-таки любовь от ненависти, и дать ненависти выход. Тогда человек сможет освободиться и жить дальше. А вот с этим все было очень плохо.

Там еще есть много всего, что отягощало травму, но главное названо, и я пойду дальше. Каковы могут быть и были последствия такой травмы и каковы были потом, когда все закончилось, условия для исцеления травмы.

Пережитая травма рушит образ мира, разрывает эмоциональные связи, вносит в жизнь хаос и чувство беззащитности перед силами судьбы. Весь этот болезненный опыт надо пережить, осознать, упаковать, чтобы можно было выстроить новый образ мира и жить дальше. Это большая душевная работа, порой занимающая годы. Чем больше «масштаб поражения», и тем дольше длится реабилитация.

Переживание ПТС имеет свои стадии, и вот это будет важно для дальнейшего разговора. Это: стадия шока, стадия отрицания, стадия осознания, стадия восстановления.

То есть сначала в ситуации травмы решается задача выживания и скорейшего выхода из травмирующей ситуации. «Лишние» функции сознания выключаются, рефлексировать и тонко чувствовать сейчас не время. Человек в шоке легко подчиняется приказам, его критичность ослаблена. Мы действуем автоматически, ситуативно, при этом часто совершая усилия, на которые неспособны в обычной жизни. В этом состоянии можно не есть, не спать, не чувствовать боли и холода. Потом, оглядываясь назад, невозможно бывает поверить, что все это выдержал и даже в процессе вроде бы не очень было трудно.

Чувства бывают «приморожены», все прежде значимое становится «не так важно». С другой стороны, когда непосредственная опасность отступает, бывают приступы нарочитой веселости, истеричности, раздражительности. Человек испытывает тревогу, чувство потери контроля над жизнью. Только что он изо всех сил выживал, а сейчас уже не понимает, зачем, собственно, и смерть кажется не таким уж плохим вариантом.

Именно так описывают многие люди в воспоминания свое и других состояние во время войны. Конечно, все и у всех бывает по-разному, и все четыре года без перерыва не могут быть сплошной травмой, жизнь продолжалась. Но общие закономерности таковы. Конечно, сама по себе длительность воздействия – тоже отягощающий фактор.

В процессе самой трагедии врачевание душевных ран невозможно. Горе – непозволительная роскошь. Некогда оплакивать мертвых, некогда горевать по своей загубленной молодости, планам, чувствам, некогда вообще копаться в себе

Помню, какое впечатление произвела на меня в подростковом возрасте книга Ванды Василевской «Радуга». Она была написана прямо тогда, в 42 году.

Мать ходит проведывать труп убитого сына-солдата. Другая мать своего застреленного мальчика закапывает прямо в сенях дома – там земля непромерзшая. И ходят по этим сеням, а куда денешься. Еще одна мать теряет новорожденного, смотрит, как его топят в проруби. Еще одна ненавидит своего еще нерожденного ребенка, потому что он – плод изнасилования врагом. Дикая, запредельная травма. И почти никаких чувств. Повествование такое сдержанное, просто факты. Нашла лопату, вырыла могилу, положила сыночка, закопала. Все это в одном селе.

Все это в тысячи раз превышает масштабы того, от чего в обычной жизни люди сходят с ума, погружаются в депрессии, пытаются покончить с собой. И название чудесное – «Радуга». Стадия шока.

На стадии шока помочь можно только делом. Спасти, защитить, вывести в безопасное место. Кстати, предание гласит, что именно после просмотра фильма по книге Василевской, снятого в 44 году, Рузвельт задал вопрос: «Чем мы можем помочь им прямо сейчас?» и помощь действительно усилилась. Не знаю, правда это или нет, но это нормальная реакция: чем я могу помочь прямо сейчас? Больше ничего не сделаешь. На поле боя, под обстрелом никто не будет доставать пулю и зашивать рану, повязку сверху – и все, до госпиталя. Или дотянешь, или нет. То же самое с душевной травмой.

И только потом, когда прямая угроза позади, начинается собственно процесс проживания травмы. Вот здесь происходили очень важные и интересные вещи.

Все знают про Парад Победы, но не все знают, что никакого Дня Победы в первые годы после войны не было. Сталин лично запретил его праздновать. Никаких парадов, никаких салютов, никаких цветов ветеранам. Все объединения ветеранов, которых тогда было много и они были молоды, также были запрещены. Никаких мемориалов, минут молчания, возложений цветов – ничего. Изучение событий войны, публикация воспоминаний не приветствовались.

Согласитесь, странно. Страшная война закончилась. Великая Победа одержана. Казалось бы, для государственной власти, чей авторитет был сильно подорван провалами первых лет – готовое решение. Делай культ Победы и пользуйся. Но нет. Вместо этого – заговор молчания. Табу на тему.

Почему так вел себя Сталин, более-менее понятно. Меньше всего ему хотелось, чтобы дело дошло до постановки вопроса, пусть просто в умах людей, о его роли во всем этом. У него-то, похоже иллюзий особых не было насчет своей роли, судя по некоторым признакам. Если уж он почти прямым текстом прощения просил и совсем прямым благодарил народ за терпение…»

Нагадаємо, скасування 9 травня в Україні: В’ятрович виніс вердикт святу, деталі.

Як повідомляла Politeka, свято 9 травня мають скасувати, знайдена заміна: до чого готуватися українцям.

Також Politeka писала, що Путін святкуватиме 9 травня на самоті: лідери країн світу проігнорували Росію.