Илья Новиков о «террористке» Савченко и фобии Путина

О «теракте» Савченко 

Взялся бы я защищать Надежду Савченко, если ей снова нужен был бы адвокат? Это некорректный вопрос. Я ее уже защищал и должен быть крайне сдержан в любых комментариях, потому что за нее отвечаю уже не я. Если бы я ответил, что не взялся бы, то это выглядело бы как осуждение, а если бы сказал, что взялся бы — это выглядело бы как то, что адвокат напрашивается на это дело. Тем более адвокат, который уже имел дело с данным человеком, своим подзащитным.

Не хочу чересчур вторгаться в украинскую политику и критиковать генерального прокурора Юрия Луценко, но у него репутация как у человека, который, скажем, часто забегает вперед. Это связано с тем, как подавалась в Генпрокуратуре информация о готовящихся арестах и будущих арестах, что вот-вот будут посадки, но их не было по совершено разным причинам. Поэтому я бы его заявления, независимо от того, касаются они Надежды Савченко или кого-то другого, воспринимал осторожно и отделял бы то, что говорится в будущем времени, от того, что уже факт. Есть некий бэкграунд.

Я вообще не очень верю, что приписываемое Савченко можно осуществить на практике. Не хочу говорить чего-то, чтобы выглядело как то, что я снова ее защищаю и пытаюсь найти какой-то смысл ее слов, при условии, что такие слова вообще говорились.

Хочу напомнить, с чего начиналось ее дело в России. Главную проблему, с которой нам с адвокатом приходилось иметь дело по ходу всего этого процесса доказывания, что же там было, представляют видеозаписи, где с Надеждой Савченко разговаривали в одном случае сепаратисты, в другом случае — российский журналист. В том и в другом случае она говорила какие-то фразы, которые потом российская экспертиза, не какая-нибудь, а научная, психолого-лингвистическая, интерпретировала однозначно, что этот человек признается в том, что он наводил минометный огонь на журналистов. В то время как мы, уже по совершенно другим доказательствам, не связанным ни с Савченко, ни с ее друзьями, а исходящими от ее оппонентов, могли достоверно доказать, что ничего такого не было.

Какие записи разговоров Савченко и с кем есть у генпрокурора Украина — не знаю, но вообще вся эта ситуация выглядит как-то уж очень густо. Даже для Надежды, которая эмоциональный человек, это как-то с перебором. Это всем видно.

Что касается аудиозаписей, о которых говорит генпрокурор, можно ли с их помощью засудить человека? На этот вопрос каждый раз приходится отвечать отдельно в каждом отдельном случае. Есть масса причин, правовых оснований, не только вытекающих из украинского внутреннего законодательства, но и из критериев, которые основаны на практике Европейского суда по правам человека, которые могут сделать запись процессуально непригодной и недопустимой, даже если при первом прослушивании вам кажется, что она не вызывает никаких сомнений. Записи, которые мы еще не слышали, которые нам только проанонсировали в пересказе – это хорошая тема для спекуляций, но я бы не стал пытаться всерьёз их анализировать вот в таком виде.

О выборах в оккупированном Крыму и санкциях

Дополнительные санкции ожидают Россию в ближайшее время независимо от президентских выборов, просто по факту того, что происходит в стране, что говорит российская власть, что она делает. Это, в общем, ожидаемо. Тут я бы не переоценивал значение именно крымских выборов.

Понятно, что они незаконны и нелегитимны с позиции международного права, но практика такая, что даже если режим абсолютно диктаторский, даже если он проводит выборы, которые в сто раз хуже того, что есть в России, если такое возможно, даже в этом случае нужно быть как минимум Северной Кореей, чтобы с вами реально порвали дипломатические отношения.

Что такое признание или непризнание выборов? Можете выпустить заявление о том, что вы не признаете результаты выборов, но вы либо общаетесь с той властью, которая фактически есть в стране, либо вы, в худшем случае, прерываете дипотношения, в качестве полумеры отзываете посла, переводите дипломатические отношения на более низкий ранг, допустим посланников. Не похоже, чтобы за заявлениями о том, что та часть голосования в России, которая проводится в Крыму – незаконна, последовало что-то из серьезного спектра. Да, конечно, эти выборы не должны восприниматься как что-то нормальное, но думаю, что реальных дипломатических последствий они не вызовут. А что какие-то из санкций, которые в любом случае Россию ожидают, могут быть приурочены к этому – почему бы и нет, это основание ничуть не хуже любого другого.

Больше всего российское руководство боится персональных санкций. Те, кто дольше всего занимаются этими вопросами, понимают, как это работает: пока вы не нашли и не заморозили деньги самого диктатора или близких ему людей, тех, кого он использует, чтобы деньги гонять туда-сюда, вы чувствительно до этого диктатора не доберетесь. Это было понятно ещё задолго до того, как Россия попала на эту траекторию, которая приводит к текущим санкциям.

Почему нет достаточного количества персональных санкций? Нет политической воли. Даже будучи плотно припёртыми к стене внутренне британским общественным мнением, если послушаем, что Тереза Мэй сказала на этой неделе по поводу ситуации с Россией. Высылка дипломатов – да, это производит впечатление, это такой демарш, но, извините, это не имеет никакого отношения к тому, что происходит с Путиным и его близким окружением. Значит, ситуация еще не дозрела.

Я не верю, что она дозреет, честно говоря. Потому что сейчас впечатление такое, что не важно, что будет на выборах – Путина объявят победителем, скажут, что за него проголосовали нужное количество процентов от нужного числа явившихся. Это не принципиально. Принципиально то, что будет потом. Ощущение, по крайней мере, внутри России, такое, что нас ждут заморозки, если не закручивание гаек, то фиксация того, что есть, на долгое время. А мы видим по реакции США и Европы, что текущая ситуация не воспринимается как что-то совсем неприемлемое.

Я не знаю, что должно происходить. Порог неприемлемости из независимых государств перешагнули на сегодняшний день Северная Корея, Судан и, может быть, еще парочку каких-нибудь мелких стран. Все остальные безобразия, которые творит Россия, воспринимаются с осуждением, с выражением озабоченности, но как что-то, что не пересекает красную черту. Сирия, может, еще из таких примеров, да и то для нас это не закончилось потерей власти, радикальной сменой обстановки в стране.