Два мира — два суда, или Брейвик судится с Норвегией, а в КНДР судят американца за кражу плаката

В Норвегии, в форпосте «демократического социализма», Брейвик — это тот, кто в 2011-м убил 77 человек, — обвиняет правительство в том, что терпит в тюрьме нечеловеческие лишения — кофе в его трехкомнатную камеру подают холодным. Звучит как анекдот. Он требует горячий кофе, хлеб с маслом, лосьон для сухой кожи и общения с товарищами, иначе обращение с ним должно признать пыткой. Ох, Норвегия, бесхребетная демократия.

Другое дело – форпост «реального социализма» КНДР. Там судят «страшного» преступника – американского туриста Вомбера. Этот студент, «интеллектуал, любящий риск» (по словам преподавателей университета), украл в коридоре пхеньянской гостиницы плакат, зовущий корейцев к трудовым свершениям. Наивный, он хотел сорвать месячник ударного труда по чучхе. К счастью, чекисты были начеку. Теперь Вомбер, рыдая, кается в суде. Гуманный суд решает: хватит с него 15 лет лагерей.

Два мира – два суда. Когда-то в советских агитках любили такие сравнения: на одной картинке несчастные в мире капитала, а на другой – счастливые в мире социализма. Теперь «Брейвик vs. Вомбер» может стать агиткой, повествующей о бессилии демократии. Посмотрите, Норвегии любой может плюнуть в лицо. А в КНДР не забалуешь.

Колосс на глиняных ногах

Чтобы понять, почему Норвегия позволяет себе миндальничать с Брейвиком, нужно объяснить, почему КНДР карает Вомбера. Познание одной потивоположности — ключ к другой: в одном случае минус, в другом — плюс. (В теории познания даже есть принцип «познавай противоположное противоположным», его впервые ввел грек Анаксагор.)

СМИ в США — The Wall Street Journal, The New York Times — сходятся на том, что КНДР использует Вомбера, чтобы сторговаться с Белым домом из-за санкций (так же, как Россия — Савченко). Это часть правды. Процесс Вомбера нужен для легитимации КНДР, внутри страны и в мире.

Все судебные процессы можно разделить на те, где нужны доказательства и те, где нужны признания. В классическом римском праве в цене факты. В знаменитой речи Цицерона против Катилины, злоумышлявшего против республики, заговор изобличен без покаяния виновных. А в процессах святой инквизиции без признания «ведьм» никуда. Разница понятна. В истории о ведьмах никто не верит, а хоть какую-то легитимность им придает признание: ведь обвиняемая не отрицает, даже признает – значит правда. То же с Вомбером. Агитаторы в КНДР твердят: враг не дремлет, ЦРУ точит на нас свой нож, а где-то в головах у всех (в т. ч. у агитаторов) сидит сомнение. Вдруг выходит Вомбер, рыдает и говорит: «Да, я сорвал плакат по заданию ЦРУ – раз, секретной антикорейской организации университета, где учусь, – два, а также пастора из Огайо, моего родного штата, – три». «Ну, что, товарищи, убедились?» – «Видим, видим, США плетут против нас заговор». Страшилки оживают: вот американец, может, не плохой парень, но угодивший в сети своих спецслужб. Он раздавлен виной, признает превосходство корейского суда, свое ничтожество: за подрыв движения ударников ему обещали подержанный автомобиль. Ух, общество потребления!

Суд чучхе также получает признание за границей. Дипломаты США просят освободить Вомбера по «гуманитарным соображениям». То есть, по сути, они признают: да, сорвать плакат – преступление, но пожалейте, пожалуйста, нашего дурака. Закон КНДР, суд КНДР никто не ставит под сомнение.

Страна «реального социализма» ощущает вакуум легитимности внутри себя. Несмотря на браваду, ей постоянно нужно чье-то признание со стороны, чтобы кто-то признал ум, честь, силу, мощь, закон чучхе.

Со стержнем внутри

Норвегия самодостаточна, не нуждается в легитимации извне, в признании от врагов. Брейвик входит в зал суда бодро, даже нагло, по-нацистски вскидывает руку в знак приветствия. Все это не отнимает у суда легитимности ни на йоту. Так же, как покаяние Брейвика ничего к этой легитимности не добавит. Есть преступление, факты, они запускают машину суда.

Брейвик, а равно его покаяние (если будет) не служит источником легитимации, поскольку преступление уже исключает убийцу из общества. В этом разгадка кажущейся мягкости – трехкомнатной камеры, телевизора, компьютера. Уже нет члена общества, никто не подаст руки убийце. Но остается человек, биологическое существо, которое вправе продолжить существование в некоем вакууме, как бог у атеиста Эпикура. Из этого вакуума Брейвик не в силах влиять на общество, он даже не в силах вызвать ответную агрессию: ведь в этом случае процесс коммуникации Брейвик – общество будет запущен.

То, что демократия остается собой (невзирая на Брейвика), – ее победа. Так видят сами выжившие. «Это (гуманное отношение. – М. П.) победа для нас как общества, а не для него, – говорит Бьорн Ихлер, выживший во время теракта на острове Утойя. – Даже террористы имеют права человека».

Два мира – два суда

Суд в КНДР кажется сильным, возвышающимся над зареванным Вомбером. Но не Вомбер ли возвышается над судом? Сколько серьезных товарищей собирается ради одного американца – в суде, на пресс-конференции. Все это показывает исключительность случая: сорви плакат служащий-кореец, суд прошел бы гораздо скромнее. Вомбер – особый, подарок судьбы для корейцев.

Под маской силы КНДР скрывает свою слабость, тоску по признанию в мире.

Суд, рассматривающий жалобу Брейвика, делает рутинную работу. Террорист хотя хорохорится, немного стоит. «Я воображал Брейвика монстром, — делится тот же Бьорн Ихлер. — Но тот, кого я увидел, был просто человек, маленький и слабый». Этот человек, вообще-то отнюдь не маленький, а здоровый, рослый. Но перед законной силой суда теряет харизму.

Под маской мягкости (некоторые скажут — слабости) Норвегия скрывает силу, самодостаточность.

А самодостаточная, имеющая основание в себе демократия всегда победит не самодостаточную, ущербную диктатуру.