Коммунизм не виноват, или Почему Латинская Америка бегает по кругу

В Венесуэле с 1958-го у власти попеременно две партии: «Демократическое действие» и Народная партия — лево- и правоцентристы. У них нет причуд Чавеса. Обе политические силы уверенно следуют в фарватере США – присоединяются к санкциям против Кубы и т. п. В 1970-х для Венесуэлы наступает золотое время. Тогда цены на нефть в мире высоки и обе партии по очереди предпринимают популистские шаги. К примеру, удерживают цены на бензин на минимально возможном уровне. Да, низкие цены на бензин – кредо всех венесуэльских лидеров. Но верность ему зависит от циклов в мировой экономике. В 1980-е кривая нефти идет вниз. Тучи сгущаются. Невезучее «Демдействие» тянет сколько может. И вот в 1989-м отпускает цену бензина. Ответ страшен. Страна погружается в хаос. Народ громит все, что попадет под руку. Те погромы все еще помнят под именем Каракасо.

Все, кто стоит у власти в Венесуэле (вне зависимости от политических взглядов), учат, лечат и субсидируют народ, пока это позволяет нефть.

Левой — правой, правой — левой

То, что понимают под левой (правой) идеей в развитом и развивающемся мире, далеко не одно и то же. В развитом мире левый – тот, кто против дискриминации, а правый – за естественный отбор, пусть победит сильнейший. Оба, в сущности, делают ставку на человека. В развивающемся мире другой кумир — государство. Левые хотят национализации, и правые не против. В Венесуэле Чавеса нефть – национальное достояние, по всей стране разбросаны госпредприятия, частью национализированные, частью построенные государством. Чавес левый? Да. Но найдите десять отличий от Варгаса, правого президента Бразилии в 1930-1940-х. Варгас задолго до Чавеса бросает в массы лозунг: «Бразильская нефть — бразильцам», проводит национализацию, строит госпредприятия, дает льготные кредиты национальному капиталу. То же в те же годы делает Перон, президент Аргентины. Может, эти каудильо (вожди. – М.П.) не правые? Но их кумир Муссолини, а их мечта «корпоративное государство», как в Италии.

В Латинской Америке все, правые или левые, мечтают о великом завтра, когда их родина встанет с колен. А для этого нужно слезть с нефтяной, кофейной и т. д. игл, то есть диверсифицировать экономику. Но как? Свобода торговли, либерализм – плохие помощники: качественные товары из-за рубежа побьют отечественные, а капитал в тяжелую промышленность калачом не заманишь, если есть прибыльная сырьевая. Остается одно: протекционизм, господдержка своих, льготы, кредиты. Национализация тоже не помешает, даст доход в госбюджет. Уже Варгас и Перон изо всех сил проводят «импортозамещающую индустриализацию». Все просто: нужно не упустить шанс, дождаться, когда мировые цены на сырье пойдут вверх, и быстро перенаправить доход в индустрию. Но воз и ныне там.

Сеньор Паленсия, венесуэлец, ведет корреспондента The New York Times по заброшенному государственному заводу. «Эх, работай мы должным образом, — вздыхает он, — эта страна была бы богаче Саудовской Аравии». Индустриализация в очередной раз сходит на нет вместе с потоком нефтяных денег.

Островки либерализма в экономике появляются лишь в 1970-1980-е в условиях военных хунт. Либерализм и хунта – сочетание из развивающегося мира. Народ смиряется перед лицом репрессий и вынужденно терпит либерализацию – свертывание льгот, социальной помощи, мораторий на рост зарплат. Жесткая экономия дает то, что любители статистики называют «чудо». К примеру, в Бразилии с 1970-го по 1980-й удвоился ВВП. Но немой протест в народе всегда готов выйти наружу. Недаром левые наследуют власть у военных.

Народ не безмолвствует

У левых в Латинской Америке есть лозунг «смерть политике», т. е. говорильня в партиях, в парламенте должна уступить прямому народовластию. А западные эксперты считают, что в регионе политика еще не родилась. The Economist недоумевает, как существует «Движение к социализму» президента Боливии Моралеса, без внятной программы, зато с пестрым составом участников – от любителей коки до шахтеров.

Секрет прост: в Латинской Америке перманентный хаос. Народ всегда готов восстать, а находчивый каудильо – повести за собой. А программы нет. Весь XX век континент пылает. Восстают все – крестьяне, жители городских трущоб, офицеры. Да, у армии тоже нет стойких предпочтений: иногда военные за правых, иногда – за левых. Уго Чавес входит в политику в 1992-м, взбунтовав своих солдат. Но самый «бессмысленный и беспощадный» бунт был все же в Бразилии. Там в 1925-1927-х мятежные офицеры проходят с боями 25 тыс. километров, не выдвинув ни одного внятного требования. Что не мешает им стать народными героями под именем «Непобедимой колонны».

Программы у бунтующих нет, но есть тяга ко всему хорошему, к справедливости. Поэтому каждый каудильо обещает, обещает. Рост социальных расходов начинается не с Чавеса. В 1943-м полковник Перон берет власть в Аргентине, его знамя хустисиализм (справедливость). Полковник – правый, поклонник Гитлера. Недаром Аргентина станет приютом бежавших нацистов. Но это не значит, что Перон равнодушен к рабочим, он повышает минимальную зарплату, организует дома отдыха, вводит пенсионное обеспечение. И в 1945-м благодарные рабочие спасают своего вождя от нового военного переворота. Любовь длится до ухудшения мировой конъюнктуры. Перон в полной мере предтеча Чавеса, вплоть до мелких нюансов.

Сегодня в Венесуэле народ ропщет в очередях. «Только подумаю, что хуже некуда, — возмущается домохозяйка в беседе с журналистом Foreign Polcy, — и вот оно, еще хуже». Выслушав жалобы, журналист резюмирует: нужно отпустить цены, валютный курс, отменить субсидии, урезать социальные расходы. Но этого ли ждет гневная домохозяйка?

Ау, альтернатива!

В развитом мире государство может заменить гражданское общество. В развивающемся – нет: там не гражданское общество, а народ – тот народ, который участвует в крестьянских и голодных бунтах. Если государство как институт выпадает, приходит хаос. Та же гневная домохозяйка объясняет: «Я спешу домой засветло, после шести город во власти банд. Полиция? Они сами боятся!».

Там, где у государства нет экономических ресурсов, чтобы учить, лечить, кормить, защищать, вакуум заполняют банды. Венесуэла на полпути, в конце пути — Сальвадор, Гондурас, Гватемала. В этих странах целые регионы во власти банд, торговцев кокаина. Там банды не выходят ночью, потому что правят при свете дня. Дуглас Фара, пишущий для Foreign Policy, сравнивает их с ИГИЛ: есть система власти, правосудия, даже система социальной помощи. Очевидцы рассказывают: в городе Сан-Педро-Сула (Гондурас) раньше в порядке вещей были оскорбительные выкрики в адрес арбитра на футбольном матче. Теперь нет. Новая «власть» за это жестко карает, бьет, так как кто не может дисциплинированно «болеть», не будет дисциплинированным бойцом в банде. Кстати, та же «власть» кормит детей бедняков бесплатными школьными обедами.

Эти три страны теперь головная боль США, границу Штатов с юга штурмуют беженцы из тех мест, особенно беспризорники. Конгресс США даже выделил $750 млн в помощь неудачливым правительствам. Деньги пойдут на борьбу с коррупцией, укрепление законности. Есть одно «но»: когда банда уже «законная» власть в регионе, коррупция не самая большая проблема. Есть некий диссонанс в том, как американские эксперты советуют той же Венесуэле жесткую экономию, а потом убеждают свой Конгресс дать помощь Гондурасу. Социальные программы в Венесуэле – не прихоть левых, а необходимость. Пусть правительство накормит школьника, а не наркобарон. Ведь кто кормит, тот и получает человеческий ресурс.

Выводы

Все не так просто, как кажется. В нищей стране у государства есть выбор: или нести социальные расходы, или смириться с хаосом, властью банд – тем, что власть закона ограничена правительственным кварталом (да, и то не всегда). Глупо искать единую для всех норму расходов бюджета в ВВП. Немного цифр: в Мексике эта доля 12%, в Бразилии – 20%, во Франции – 57%. С кого Бразилии брать пример? С Мексики, говорят эксперты. А почему не с Франции, ведь там качество человеческого капитала выше. Дело не в цифрах, а в том, насколько эффективно используются средства. А вот с этим в Латинской Америке действительно проблема.

В Латинской Америке нет «нормальной» политики. Бунтующий народ не в состоянии каждодневно контролировать каудильо, а партия – это клан, объединившийся вокруг лидера именно ради выгод, хищения средств. Поэтому и получается круг: бунт – каудильо – бунт. Пока единственный прогресс в том, что в наш гуманный век бунт уступает место протестному голосованию.