Мария Варфоломеева о плене и вере в Бога (видео)

— Маша, чем сейчас занимаетесь?

— Моя мечта начинает сбываться. Сейчас я пишу для «Радио Свободы» свой дневник воспоминаний. Также я студентка Киево-Могилянской академии, учусь на первом курсе на психолога.

— Вы давно мечтали стать психологом?

— Я всегда хотела, но как-то не доходили руки для того, чтобы погрузиться в эту всю суету. Сейчас так сложились обстоятельства, что я могу пойти учиться туда, где я хотела учиться всю жизнь.

— Живете в Киеве?

— Да, сейчас живу в Киеве, снимаю жилье.

— Скажите, после этих не совсем приятных событий, о которых, к сожалению, нам придется вспомнить, Вы бываете в родном Луганске? Или больше не хотите туда возвращаться?

— Мне туда поехать можно, вернуться оттуда нельзя. То есть меня обменяли, а не просто отпустили. Там на меня заведено уголовное дело по статье «диверсия» и если я туда поеду, то окажусь в тех же местах. Пока город оккупирован мне туда нельзя ехать.

— А ваши родные сейчас где?

— Они вне Украины находятся.

— Но не в Луганске?

— Нет-нет.

— То есть, в принципе, у вас нет потребности туда ездить.

— Кроме желания увидеть родной город, мне там делать нечего.

— Вы скучаете по родному Луганску?

— Знаете, в принципе, не скучаешь, но когда видишь фотографии у друзей в ленте с ностальгическими: «давайте вспомним наш город», то, бывает, накатывает.

— Общаетесь со своими друзьями, которые остались в Луганске?

— Там практически никого не осталось, в основном, все уехали. Есть пару знакомых, с которыми я поддерживаю контакт. Но жить там бессмысленно и нереально, там все очень тяжело и сложно. Нет ни работы, ни жизни: некуда пойти отдохнуть, негде работать. У всех депрессивное состояние, во всем городе ощущение такое, знаете, тягостное. Это не тот город, который мы привыкли видеть. Раньше он был живым, там была молодежь, проводились какие-то мероприятия, были клубы. Сейчас там клубы есть, но людям как-то невесело.

— Клубы, вы имеете в виду ночные, где люди развлекаются и ходят танцевать? Есть такие люди?

— Вы знаете, террористы захватили город, и они максимально стараются имитировать, что у нас все хорошо, у нас вседозволенность, у нас можно развлекаться, правда, только до определенного часа. То есть в клуб можно, а из него нельзя выходить всю ночь, потому что комендантский час. Выйти можно только утром.

— Скажите, а как люди, которые, как вы и ваши друзья, переехали жить, в Киев или в другие города Украины? Как они себя чувствуют здесь, как им их новая жизнь?

— Конечно, тяжело приехать, оказавшись без жилья, без работы, без каких-то привычных вещей, тяжело адаптироваться. Вы помните, как вначале относились к переселенцам: «Быдло». Были такие фразы. Сейчас, конечно, люди привыкли: киевляне привыкли, жители Украины уже привыкли к переселенцам. Уже нет такого негативного отношения, но все равно есть такое неприятие, говорят: «Вот вы с Донбасса».

— Мария, давайте вернемся к такой важной истории вашей жизни, как плен. Знаете, говорят, что каждое испытание дается, чтобы мы его прошли. Что вы вынесли для себя?

— Я сделала много микровыводов. Может, не такие глобальные, но, я сейчас как раз пишу об этом в своем дневнике, каждое мгновение стараюсь заставить себя вернуться в то состояние, которое было. Вернее не вернуться, а почувствовать тот негатив, который был. И радоваться тому, что я иду по улице со свежим воздухом. Могу выпить чаю, когда захочу. Могу пойти к друзьям, могу позвонить, могу посидеть в интернете. Вот эти мелочи, которые нам кажутся простыми и обыденными, на тот момент они были недостижимыми. Какое это добро в жизни: захотел — поел, захотел — купил шоколадку. Когда сидишь, а на окне решетка, ты думаешь, как я была бы счастлива, оказавшись по другую сторону.

— Сейчас вы радуетесь каждому мгновению…

— Когда лежу на травке или отдыхаю где-нибудь в парке, я думаю, боже, какое счастье. Пока ты не потерял свободу, ты не думаешь, что это действительно очень ценное понятие, это очень важно.

— Как вы попали в плен?

— Я неоднократно уже говорила, что делала некоторые видео о жизни Луганска в оккупации, что нет света, воды, банкоматов. Нет никаких минимальных условий для жизни. Я всегда старалась сделать это максимально безопасно, даже если меня кто-то остановит из так называемых местных ополченцев, чтобы я могла ответить: «Да, я снимаю фильм о киевской хунте, которая убивает Донбасс, например». При этом я всегда старалась делать георгиевскую ленточку, флаг «ЛНР» клеить себе на телефон и так далее. А в тот раз, меня попросили снять дом, оказавшийся казармой ополченцев. Из нее потом вышли люди, очень заинтересованные тем, что я снимаю эту помещение. То есть для них получается, что я как будто знаю, что это военный объект. Если бы я знала, я бы предприняла какие-то действия, делала бы это незаметно.

— Что человек, попросивший вас снять дом, сказал вам потом, когда вы вышли?

— Оказывается, я обо всем знала, и его жена может это подтвердить. Хотя в нашей переписке говорилось, что это обычный дом.

— Как вы думаете, вас умышленно подставили?

— Я думаю, неумышленно, он просто подумал: это ж девочка, ей все с рук сойдет и ее, в конце концов, отпустят.

— Скажите, Мария, что вы чувствовали, когда поняли, что попали?

— Конечно, ты не веришь, когда вокруг тебя автоматчики настроенные, скажем так, враждебно против тебя. Ты для них воплощение вселенского зла, и они хотят тебя убить. У тебя возникает ощущение, что вот, настал мой последний день. Это очень тяжело, и ты не можешь поверить: вот жила себе девочка, ногтики красила, и тут на тебя наваливаются такие обстоятельства, и ты не можешь поверит, что это все с тобой происходит на самом деле.

— То есть, я так понимаю, после того, как вы пофотографировали этот дом, вы возвращались домой, а за вами уже шли…

— У них было наблюдение за этим домом. Они вышли и тут же меня остановили.

— Кто с вами был в плену? Вы находились в одиночной камере или с вами были люди и, кто они?

— Я находилась более года, и это были разные места. Очень разные судьбы, от наркоманов до жен местных депутатов. Как раз сейчас в дневнике я описываю разные слои населения и говорю, что никогда в моей жизни не было столько разнообразных людей. Это были, например, люди с пятью судимостями, когда я находилась в СИЗО, или же какие-то там риелторы. То есть люди, которые не угодили местной власти. Были, опять же, так называемые свои. Знаете, была же совсем вседозволенность, мародерство в 2014 году, а эти люди якобы охраняли свой «русский мир», они привыкли грабить, мародерствовать. А потом они опомнились: мы же демократическое государство, мы забыли. И давай всех бандитов, которые были, прижимать. И многие люди, которые привыкли жить вот так, оказались в тюрьме. Помню, как они возмущались: «Как так, мы же не Россия, мы же приехали защищать республику». А республика раз и закрыла.

— Были ли конфликты на тему политики? Была ли агрессия со стороны этих людей по отношению к вам?

— На этой почве никогда не было. Наоборот, когда мы находимся с ними уже на одной стороне, то есть, есть мы, которые сидельцы, и есть они, которые нас охраняют. Поэтому тут возникает ощущение единства в плане, что ты уже не тот, который был, какие-то твои идеи. Наоборот, ты стараешься защититься против всего этого негатива, который на тебя пытается наступать.

Я помню, как эти самые ополченцы говорили: «Прикинь, мы чувакам расскажем, что тут с «правосеком» сидим. Для них это какая-то диковинка, «правосеки», оказывается, не такие они страшные и ужасные, а нормальные люди. Со мной была девочка из России, которая приехала защищать, так называемый «русский мир». Вначале у нас были конфликты. Я ей говорю: «Давай ты мне не будешь рассказывать, что Крым ваш, а я, допустим, не буду ставить рядом голубой стаканчик и желтую кружечку, не буду демонстрировать свои убеждения». Мы подписали, условно говоря, акт ненападения в устной форме. Для того чтобы еще внутри не возникало негатива. Тебя и так прессуют, а ты еще внутри будешь устраивать склоки.

— То есть вы там еще и пытались ставить какие-то желто-голубые кружечки?

— Когда я там уже обосновалась, у меня реально был голубой стаканчик и желтая кружечка. Ну, стоят себе рядом. Просто совпадение. А эта российская девушка говорила, что ее раздражает, даже когда она в магазине видит два этих цвета рядом.

— Скажите, а как вас там кормили, чем вы там занимались, что вам разрешали, а что категорически запрещалось?

— Это очень объемный вопрос, потому что я находилась в пяти разных местах и там были разные условия содержания. Но, слава Богу, я благодарю Господа, что он меня хранил, и всегда все складывалось мне в плюс. Мне практически сразу разрешили получать передачи от родных, которые приезжали ко мне в Луганск и привозили еду. Только таким образом можно было себя поддерживать в каком-то нормальном состоянии. Иначе, когда ты ограничен в еде, ограничен вообще во всем, это будет совсем нездоровое состояние. Допустим, со мной были мальчики, которые ели только то, что давали сепары. Я, допустим, этим не наедалась, а что тогда говорить о парнях.

— Что входит в этот паек?

— Каша гречневая, овсяная, грубая такая овсянка, перловка и так далее. Еда, которая была в СИЗО, то это, в принципе, не еда была, а знаете, баланда такая. Я поняла значение слова «баланда», это не еда, а жижа какая-то. Хлеб, который ты режешь, и нож после этого весь мокрый, он полностью не пропекался. Мука была плохого качества и это поставлено на поток. Знаете, из мякиша делают эти тюремные фигурки.

— Передачи передавали, но с родными видеться не позволяли?

— Не позволяли. Я просила, дайте я позвоню, просто услышать голос родной, узнать, что происходит.

— Вы всегда были человеком верующим или все же осознание веры к вам пришло там, в плену?

— Я лет с 17 старалась читать Библию, и благо, что там мне ее разрешили. Возле меня находились люди, которым было все равно, есть бог или нет, но в тех условиях многие начинали верить и искать защиты от тех обстоятельств, которые на тебя навалились. Часто люди начинали чувствовать, что Бог их поддерживает. Я очень благодарна Богу.

— После того, как вы вернулись в Киев, вас обменяли, что вы чувствовали и какими были ваши первые мысли?

— Меня обменяли на российского снайпера. У него был паспорт гражданина России и военный билет, где было написано снайпер, как положено. Нас туда привезли, а ты думаешь: вдруг сейчас это не произойдет, а вдруг какой-то облом. Просто много раз срывались обмены, и ты думаешь, что вот опять разочаруешься, будешь надеяться, а этого не произойдет. Я помню момент, когда пересекаешь границу, точнее линию разграничения, и видишь украинские флаги. Здесь, в Киеве, эти цвета ничего не значат, а там это нереально, невероятно круто чувствовать, что ты на своей земле. Что там ты враг, а здесь ты свой. Конечно, слово «патриотизм» сейчас сильно затаскано и его используют не по назначению. Но в тот момент ты так рад свободе, и эти цвета для тебя символ твоей земли, твоей свободы. Я даже не знаю, как это передать, просто победа. В этих цветах для меня было все, я не пытаюсь сейчас сказать какие-то патетические речи, но для тебя вражеский триколор, это такой символ ненависти. Все эти орлы, символы этих, так называемых республик, для тебя, как красная тряпка для быка. Ты их просто ненавидишь. И когда ты оказываешься среди своих, меня обнимали СБУшники, какие-то люди, то наваливается такое счастье.

Знаете, я иду и первая мысль: да ладно, можно идти. Я летала только от мысли, что можно ходить. Помню, когда в первый раз захожу в метро, в мыслях всплывает, что надо оплатить проезд. Но я ведь жила в мире без денег. Не нужны деньги, есть там какие-то сигареты, ты за них можешь что-то купить. Есть еда, ты тоже можешь какие-то условия себе устроить. А тут деньги. Вы знаете, у меня возник такой ступор: мне же деньги нужны. И я думаю, мне надо возвращаться домой, у меня там есть деньги, но это далеко идти. Тогда я попросила у девушки, которая мимо меня проходила: «У вас нет жетончика?». – «Возьмите, поздравляю, я вас по телевизору видела». Вы знаете, для меня это была какая-то лавина счастья. От того, что я здесь не одна, что это мой мир, что это все мое: мои люди, моя земля. Там ты был черный персонаж.

Приходишь там в больницу, в регистратуру, а там тетка тебе говорит: «А я вас по телевизору видела». Причем с такой ненавистью, с таким пренебрежением. То тут, это — «я вас видела, возьмите жетончик». Знаете, от этого возникает желание всех обнять, ты счастлив, что среди своих.

— Что вам сказал президент?

— В тот момент, я конечно, растерялась. Тут ты черный персонаж, а тут тебе звонит президент твоей страны. Конечно, это было очень приятно. То есть ты настолько не ожидал, что в твоем мире, знаете, таком забитом, маленьком, таком скукоженном, раз – и появляются такие новости. Да, президент меня поздравил с тем, что я победила. Я даже не знаю, как это сказать, поздравил с тем, что я прорвалась. Знаете, на самом деле, я просто рада была, что все закончилось и поздравления от всех людей были очень теплыми. Я даже не помню, что именно происходило, просто помню комок приятных впечатлений.

— Маша, как вы считаете, каким образом, возможно, закончить эту войну, которая происходит на востоке Украины?

— Я думаю, когда закончатся выборы президента России, я думаю, что Путин с радостью бросит эту тяжелую для него войну, и только таким образом мы победим. Это то, как я вижу нашу победу.