В ЕС непростые времена. Еврозону трясет от кризиса в Греции, а Шенген – от наплыва беженцев. Эти кризисы раскалывают континент на север и юг, запад и восток. Громче звучат национальные голоса. В Испании кое-где мэры объявляют сиесту, нет жесткой экономии. Венгрия строит заборы из колючей проволоки, нет гуманизму, беженцы не пройдут. Британия на этом фоне остров покоя: к счастью, у них есть фунт и Ла-Манш. Да, Лондон верен традиции, вне евро, вне Шенгена. Но именно британцы первыми заводят речь о brexit, то есть выходе из ЕС.

В ноябре 2015-го премьер Дэвид Кэмерон пишет письмо главе Европейского Совета Дональду Туску. В письме условия, при которых Британия останется в ЕС, точнее, может остаться. Ведь быть или не быть в ЕС, решит референдум. Все требования как будто не на злобу дня. Скажем, миграция. Речь идет не о пресловутых сирийцах, а о мигрантах из стран ЕС, к примеру, из Польши. Эти требования с таким же успехом можно было выдвинуть в 2000-м. Так считает Гидеон Рахман, пишуший для Financial Times. Он и приводит слова знакомого политика из ЕС: «Европейский дом горит, а Британия хочет переставить мебель». Однако как посмотреть. Лондон спорит о принципах. Сирийцы – вызов временный, а миграция внутри ЕС — основа из основ, одна из базовых свобод в Союзе.

Проблемы свободы

Премьер Кэмерон не против миграции внутри ЕС. Но нельзя забывать, что кошелек у каждого свой. Допустим, поляк работает дома и платит налоги в бюджет Польши, значит, он вправе требовать социальных льгот от Польши. Вместо этого поляк приезжает в Британию, где он налоги еще не платил. Будет несправедливо, если поляк с первого же дня получит все те льготы, что у британца. Пусть поляк проработает четыре года, исправно платит налоги в бюджет Соединенного Королевства, а потом получит льготы – социальные выплаты, социальное жилье и т. д.

Мораторий в течение четырех лет на выплату пособий мигрантам из стран ЕС – первое условие Кэмерона в ноябрьском письме Туску.

В начале февраля 2016-го Туск дает ответ. Британия получит право на «аварийный тормоз» в случае избыточного давления мигрантов на рынок труда. Совет Европы оставляет за собой право на основе мониторинга рынка труда в королевстве решать, есть или нет основания для «тормоза», другими словами — приостановки соцвыплат.

Ответ Туска дает несколько эффектов.

В Британии, пожалуй, эффект минимальный. О победе говорит лишь Кэмерон. Все прочие почти не замечают сделки с Брюсселем. «Ни один из результатов даже не приблизился к тем фундаментальным изменениям, которые были обещаны», — говорит Лиам Фокс, видный консерватор и евроскептик. В вопросе миграции главный пункт критики то, что не Лондон вводит «аварийный тормоз». Кэмерон, допустим, думает, что 330 тысяч мигрантов в год — а именно столько приехало в 2015-м — это достаточное основание для «тормоза», а что думают в Брюсселе?

Главный эффект вне Британии: «аварийный тормоз» грозит разрушить архитектуру ЕС. Суть действующей модели в том, что люди постоянно мигрируют из страны в страну, и среднестатистически выигрыши и проигрыши покрывают друг друга. То есть то, что Британия теряет, платя, к примеру, поляку, она выигрывает, не платя британцу, уехавшему в Польшу. Эту модель разрушает «аварийный тормоз». Процитирую главу Европарламента Мартина Шульца: «Немецкий рабочий в Лондоне не получит тех же пособий, что его британский коллега. Но британец, работая в Германии, получит то же, что немец». Но, может, разрушать нечего? Распределение мигрантов по странам никогда не было равновероятным: вероятность миграции поляка в Британию высока, а британца в Польшу стремится к нулю. Таким образом, Британия всегда платит полякам, а Польша британцам не платит никогда (или почти никогда). Отсюда старая модель на руку двоечникам в ЕС, а «аварийный тормоз» — отличникам. Шульц же берет привилегированный пример, обмен рабочими между равно развитыми странами.

Поэтому Польша, Венгрия, Чехия, Словакия протестуют против возможной «дискриминации» своих граждан. (Правда, Варшава уже обменяла соцвыплаты для 1,3 млн поляков, живущих в Британии, на военную помощь Лондона. Кэмерон получает поддержку премьера Польши Беаты Шидло.) А Вена хочет перенять британский опыт. Глава МИД Австрии Курц намерен убедить канцлера не просто поддержать Кэмерона, но заодно попросить у ЕС такой же «аварийный тормоз» для себя.

ЕС формально Союз стран с одинаковым уровнем развития (эта предпосылка необходима для открытости границ), а на деле – Союз стран, развитых неравномерно. Кризис в зоне евро – лишь одно из проявлений этой неравномерности. Другое проявление – распределение миграционных потоков, а значит, выигрышей и проигрышей для бюджетов. Не случайно «аварийный тормоз» для Британии обещает эффект домино: те, к кому (а не откуда) едут, тоже захотят «притормозить» соцвыплаты.

Проблемы бюрократии

Другие три условия Кэмерона связаны с управлением в ЕС:

  • страна, не входящая в зону евро, не должна нести расходы по спасению единой валюты;
  • отмена избыточного регулирования на уровне ЕС, вредящего конкурентоспособности стран;
  • право вето национального парламента на законодательство ЕС.

По всем пунктам Кэмерон получает «необходимые заверения». Что-то конкретное есть только в части суверенитета парламента. Это «красная карточка»: парламент может наложить вето на законы ЕС, если против того или иного закона голосует не менее 55% депутатов.

Речь идет о принципиальных вещах: в какой мере Британия контролирует органы ЕС и, наоборот, — органы ЕС Британию.

В части евро Кэмерон защищает свои взносы в ЕС. Лето 2015-го — время, когда ищут деньги на спасение Греции. Тогда на стабильность евро хотят потратить деньги из фонда, формируемого в т. ч. за счет взносов Британии. Деньги, попав в общий котел, теряют приметы своего происхождения. Лондон не может контролировать, как использованы его взносы. В сущности, это принцип любого налогообложения: большинство налогов попадает в общий бюджет и идет на те или иные (заранее неопределенные) цели. Тут вновь предполагают, что выгода от общественных благ распределяется равномерно. Но это не так: в государстве ли, в ЕС ли — кто-то всегда пользуется социальными благами, а кто-то почти никогда. То есть вероятность того, что Греция получит помощь на спасение себя в евро высока, а что Британия на помощь фунту – близка к нулю. А значит, система взносов невыгодна сильным. Кэмерон получает «заверения», что деньги королевства не пойдут на то, что Британии не нужно, поддержку евро.

В обмен на взносы страна (или плательщик налога) получает общественное благо. Для Британии это благо – регулирование на уровне ЕС. Регулирование в первом приближении как будто зло. Но это не совсем так. Экс-министр финансов Греции, известный критик ЕС Янис Варуфакис откликается на британский brexit статьей в The Guardian. «Единый рынок, — пишет он, — требует единой системы права, единых норм, единых судов, которые обеспечат выполнение этих норм, а это требует общего парламента, который примет законы и системы исполнительных органов, гарантирующих претворение судебных решений в жизнь». Короче, единый рынок требует бюрократии, а значит, взносов на ее содержание. Поэтому, кстати, страны, не входящие в ЕС, но имеющие доступ к единому рынку, такие как Норвегия, Швейцария, тоже платят взносы в бюджет ЕС. Другое дело, что за свои деньги страна вправе требовать то благо, которое ей нужно, а не то, которое хочет «продать» бюрократия.

Лондон считает, что бюрократия в Брюсселе «продает» избыточное регулирование. Эта избыточность превращает благо во зло, нивелирует выигрыши единого рынка. Здесь вновь фундаментальный вопрос: в каких границах необходимо регулирование? Перед нами две модели. В Британии все отдают на откуп «невидимой руке рынка», а во Франции регулятором традиционно является бюрократия. Когда-то Лондон успешно играл на этой разнице, обходя Париж в конкурентной борьбе. Так, в XVIII веке Индию начинают колонизировать частная британская Ост-Индская компания и французское государство. Выигрывают британцы. Но теперь британцы и французы в одной лодке. В Лондоне с ужасом смотрят на 57% госрасходов во французском ВВП, видя в этом дурное предзнаменование для себя.

Британия не против единого рынка, но в ее интересах, чтобы регулирование в Брюсселе разрешало собственную национальную модель в экономике. К слову, Британия в этом не одинока. На фоне кризиса в еврозоне многие, в т. ч. Франция, тоже ратуют за свою модель в экономике, включающую отказ от бережливости, рост расходов бюджета. Это совсем другая, не британская модель. Но в различии как раз суть вопроса: трудно (если не невозможно) все страны в ЕС подстричь под одну гребенку.

Проблемы демократии

Формально органы Брюсселя представляют избирателя ЕС. Но в Европе эти органы давно считают бюрократией, существующей для самой себя.

Во время кризиса Еврозоны шел поиск новой модели в координатах «технократия — демократия». Главе Минфина ФРГ Шойбле по душе не Еврокомиссия, а комиссия технократов. Технократы — те, кто знает законы экономики и действует поэтому со знанием дела, их власть сводит на нет человеческий фактор. Перед лицом технократов политики умолкают, обсуждать решения технократов то же, что голосовать за или против закона всемирного тяготения. Другую модель предлагает Олланд: не технократы, а демократически избираемое правительство еврозоны. Демократизация в ЕС также предмет уже упомянутой статьи Варуфакиса. Греческий экс-министр анонсирует конференцию нового движения «Демократия в Европе — 2025».

На этом фоне Британия предлагает простой рецепт: назад к демократии в своем парламенте. Правда, цена такой демократии отказ от дальнейшей политической интеграции.

Тенденции

Будущее Британии в ЕС не определено. Газета The Guardian публикует опрос: 45% за brexit (или выход из ЕС), 36% — против, 19% — еще думают. Любой исход референдума создаст прецедент: либо выхода, либо получения индивидуальных условий членства в Союзе. Последнее, пожалуй, важнее и ближе к realpolitik.