— Вы работали на британском радио, на ICTV, на «1+1». Скажите, чем украинское информпространство отличается от, скажем, британского?
У нас только общеукраинских телеканалов и претендующих на этот статус 15-20.
Результат такой, что эти несколько британских игроков делают много качественной продукции, а наших 15-20 делают мало качественной и много некачественной.
— Вы какие каналы смотрите?
— Когда я прихожу домой, то смотрю те новости, которые сейчас в эфире или скоро будут. Я не смотрю всякие талант-шоу, битвы экстрасенсов и прочее. Время от времени смотрю сериалы. Потому что 1,5-2 года назад из них можно было много чему научиться для ток-шоу. Сериалы – кладезь, из которого можно черпать.
— Какие сериалы?
Тарас Стецькив о подготовке к выборам и высоких журналистских стандартах (видео)— Продолжающиеся полгода и больше. Повторяемость эпизодов, сюжета, цикличность присущи сериалам. Это те штуки, которые находят отражение в ток-шоу. У зрителей возникает такое впечатление, что они все могут знать наперед.
Я смотрю, чтобы знать, где поставить точку и объявить перерыв. Чем заканчивается серия? Тем, что кто-то пристально смотрит вам в глаза. Это прием. «Мы вам еще покажем».
На чем основывается привлекательность сериалов? Во-первых, мы знаем, что там произойдет, и есть радость от этого. Во-вторых, надежда «а может в этот раз будет немножко иначе».
— А что касательно информационного жанра? Вы смотрите «Свободу слова» сейчас, когда вас там уже нет?
— «Свобода слова» и другие ток-шоу – это не информационный жанр. Из них можно было бы сделать информационный жанр, в лучших образцах так оно и есть. Но это продукт срежиссированный и такой, который пытаются направить по определенному сценарию. Развлекательным его тоже не назовешь. Скорее это аналитический жанр.
— Вы все-таки смотрите «Свободу слова»?
— Время от времени. Чтобы увидеть политиков и чиновников, которых давно не видел. Мне нужно сверять собственное восприятие происходящего в Украине с тем, как это воспринимают мои коллеги по «Свободе слова», к которым я сохранил большое уважение. Мне не стыдно, что могу у них что-то узнать.
— Уже год как вы ушли и сосредоточились на «Громадському радіо». Может, скучаете по телевидению, планируете вернуться?
— Нет. Радио гораздо интереснее, разнообразнее, дает гораздо больше пространства, чтобы человек себя выразил. Кстати, оно бывает гораздо более требовательным, чем телевидение.
Я раз в неделю веду программы на телеканале ATR, но это временная мера. Скорее из солидарности с этим телеканалом, чем для самого себя.
— Насколько сейчас информпространство независимо и профессионально?
Бачо Корчилава о воинственной России, амбициях Саакашвили и преимуществах республиканцев (видео)— Что касается профессионализма, трудно измерить. Потому что обычно, что мы видим, слышим, читаем? Киев. Страна большая, есть большие города, в которых есть свое информационное пространство. Без его исследования нельзя говорить о профессионализме в Украине. Потом практически вне нашего внимания остаются те люди, которые работают в районах. А это тысячи коллег. Сотни газет, немного радио и немного ТВ. Я уже не говорю об онлайн-ресурсах. Мы о них практически ничего не знаем, лишь время от времени на каких-то журналистских конкурсах получаем информацию.
Если исходить из Киева и редких прорывов на общеукраинскую арену, то, по моему мнению, профессиональный уровень низкий. Но это, в частности в телевизионной отрасли, объясняется измельчанием ресурсов. Нельзя создавать достаточно качественный материал, когда человеческие силы и материальные средства распылены по большому количеству операций.
Часто спрашивают: «Как вы оцениваете общий уровень свободы слова в Украине?» Общее пространство состоит из сотен тысяч маленьких пространств свободы слова. Даже люди, которые работают в одной редакции, для себя формируют свою свободу слова, которая пересекается с той, которую пытается определить редактор, владелец и те, кто влияют на редакцию. В какой степени мы с вами раздвинули ограничения, в такой мере существует наша свобода. Мы в чем-то пересекаемся, и возникает общее пространство. Поэтому оно постоянно меняется.
Люди, которые могут и хотят творить свободу слова, находят такие возможности при любом режиме. Даже при советском. Януковича, Кучму много критиковали. Но свобода слова существовала и тогда — в той мере, в какой мы ее осуществляли.
И наоборот, даже, казалось бы, в демократические времена Ющенко были наступления на свободу слова. Поскольку заметные деятели в журналистике — интуитивные демократы, то тех, кто придерживается демократических взглядов, считается неправильным критиковать. То же, что возникло у нас, когда началась война. Своих не критикуй, ибо это на пользу врагу.
— Вы почти все время общаетесь на украинском языке. Но изредка переходите на русский, в частности на «Свободе слова». Почему? Заметно, что это вам нелегко дается.
— Это было весной 2014 года. В частности потому, что я тогда побывал в Донецке, где царил беспорядок и безвластие. Я видел, что для людей, которые выходили на митинги на площадь Ленина, человек с украинского телевидения, безразлично, какой и что делал, был фактором раздражения. Мы все для них были лжецами. Таким людям надо показать, что мы в чем-то такие же, как и они. Эти люди отдают предпочтение русскому языку в общении. Если надо наступить на какие-то свои принципы и обратиться к ним на русском языке, то это мы и сделали в «Свободе слова». Точно две программы я провел на русском языке, потому что считаю, что на тот момент от этого зависело немало жизней не только на Донбассе.
О вопросе украинского языка нам иногда говорят, что он не имеет значения, что он не интересует украинцев. Нет. Опыт показывает, что это очень важный вопрос, он имеет непосредственное отношение даже к войне.
— Сейчас, как вы думаете, каким образом мы можем найти общий язык с Донбассом? Не стал ли он настолько далеким, что уже поздно?
Илья Пономарев: украинцы усиленно жалуются на жизнь, и это плохой месседж— Надо убрать из наших представлений это «найти общий язык с Донбассом». С некоторыми людьми у нас взаимопонимание никогда не исчезало. С некоторыми за эти годы или возобновилось, или уменьшилось. Кстати, разве они так далеко? Сотни тысяч из них живут на контролируемой территории. Надо встречаться с ними. Если у тебя нет возможности поехать на Донетчину или Луганщину, то для понимания происходящего нужно разговаривать с теми людьми, которые находятся здесь.
Журналисты, политологи, все те, кто пишут о ситуации на Донбассе, но не побывали там, просто не имеют права что-либо публиковать.
Я недавно был в Северной Ирландии. 1,5 млн населения, 30 лет вооруженного конфликта, в котором погибли 5,2 тыс. людей. И больше всего жертв среди мирного населения, что, кстати, характерно и для нынешней войны на Востоке Украины. 1,8 тыс. погибших – мирные люди, 1,4 тыс. людей потеряли британская армия, полиция, спецслужбы. Дальше уже идут потери террористических организаций. То есть те, кто совершал терроризм, потеряли меньше всего.
— Каким образом мы сможем вернуть Крым и Донбасс?
— Я думаю, что Донбасс удастся вернуть в недалеком будущем. Земля и люди украинские, слишком много связей. Хотя я не разделяю тот аргумент, что, мол, России Донбасс не нужен. Каждый клочок чужой земли очень нужен России. Отдельные районы, Крым, отхватить что-то в Беларуси – нужно.
Это не добавляет богатства, существенного количества людей, но, как символ имперской мощи, любой захват чужой территории или фактический контроль – это утверждение.
Ну, вот Приднестровье — узкая полоска, с которой у России даже нет общих границ, нужно. Потому что это оплот «русского мира».
Авраам Шмулевич: У Путина больше нет внешних причин воевать с УкраинойНам необходимо помнить, что весной 2014 года очень важную передышку для Украины дали украинские патриоты на Донбассе. Они теряли жизни, дома, но выходили на митинги, оказывали активное сопротивление, о котором мы еще очень мало знаем. Они оказывали пассивное сопротивление. За это время враг не мог продвинуться дальше. Благодаря Донбассу и его людям устояли Харьков, Херсон и некоторые другие города, где так же работали российские агенты.
В первых добровольческих батальонах было много местных людей. Мы сейчас об этом не знаем потому, что у многих из них есть родственники на оккупированных территориях.
Следовательно, в том, что Донбасс вернется в относительно недалеком будущем, сомнений нет.
По Крыму ситуация другая. Донбасс никогда не был представлен как территория российской славы. В Крыму это воспитывали. «Севастополь – город русских моряков». За Крым будут цепляться больше. Даже в восприятии некоторых иностранных политиков Крым гораздо ближе к России. Тем более, что в состав Украины его передали в 1954 году.
— Думаете, что Крым никогда не будет украинским?
— Я этого не сказал. У меня недавно была интересная встреча с эстонцами из организации «Кайтселийт». Это Союз обороны Родины, в который входят около 20 тыс. людей. Я их спросил о ситуации в Нарве. Читал репортаж журналиста о сплошь русскоязычном городе Нарва. Они говорят, действительно, эстонский язык там можно услышать только в органах власти. Да, там ходят люди с георгиевскими лентами. Там никто просто так не вывесит эстонский флаг. Но в то же время среди отрядов «Кайтселийта» на территории северо-восточной Эстонии, где преобладает русскоязычное население, до 80% бойцов – русскоязычные. Поэтому тем, кто не любит Эстонию, стоит только пересечь границу с Россией, чтобы немедленно захотеть снова вернуться в Эстонию.
Поэтому, каким бы иллюзорным сейчас ни выглядел лозунг, что мы построим хорошую жизнь в Украине, а крымчане сами к нам захотят, я думаю, что часть правды в этом есть. Но это займет годы, ведь мы знаем, что построить хорошую жизнь в Украине непросто.
